- Вот и попались голубки, сейчас еще одного привезем, - ржет за моей спиной охранник.
Дверь хлопает. А я падаю на колени перед Владиславом.
- Влад, Влад, - трясу его.
- Ммммм, - голова его болтается так, как будто это не шея, а ниточка, со лба капает кровь, на футболке проступили красные пятна. Пытаюсь осмотреть его. И с ужасом понимаю, что ему сломали пальцы на правой руке. Не успеваю осмотреть его, как двери вновь открываются и в помещение вталкивают….моего мужа!!!!!
- Лера! – падая, только и успевает сказать мой муж.
- Сука! – и я пинаю его.
Он вскакивает и удивленно таращится на меня.
- Лера, ты здесь откуда?- восклицает мой муж, заметно побледнев.
- От верблюда, - выплевываю ему фразу в лицо, так хочется макнуть его мордой в экскременты, вернусь домой, найду для этого какашки собачонки Маргариты Каземировны.
- Хм –ха- ха-ха, позади меня раздается больной, надсадный смех, - и мы с Олегом оглядываемся.
- Олег, Олег, неужели ты думал, что сумеешь сбежать? – Архангельский поднимает голову. – Ты совсем из ума выжил, Олежа?
- Не тебе меня учить, - визгливо кричит мой муж.
- Олежа, ты жену свою подставил, - кровь запеклась на его веках, ему трудно и больно, но он упрямо смотрит Олегу в глаза. – Ты придурок, Олежа, и подставил свою жену.
Кадык у Олега дергается, по его лицу пробегает гримаса не то боли, не то страха.
- Он ее не тронет, - выдает Олег.
- Еще как тронет, - в смехе Архангельского сарказм, злость и еще что-то. – Ты же знаешь, он любит красивых женщин. Он их мучает, издевается, а когда совсем сломает, то отдает на панель.
От его слов у меня холодок по коже пробегает, я медленно поворачиваю голову и смотю на Олега.
- Это правда?
- Ну, что ты, дорогая, что ты. Тебя никто не тронет. Я верну ему деньги.
- Поздно, Олежа, - выносит вердикт Архангельский. – Он ее уже привез сюда, ты знаешь, что это значит.
Олег дергается, в его глазах плещется страх. И мне тоже страшно. Так страшно, что поджилки трясутся. Зуб на зуб не попадает.
Олег тянет ко мне руки, но я отшатываюсь от него, как от прокаженного. Обхватываю себя руками и приваливаюсь к стене.
- Стоили ли те деньги всего вот этого, Олег, - тихо произношу я. – Стоили ли они твоей семьи?
- Лера, я на колени перед ним встану, чтобы он тебя не трогал, Лер.
Сейчас Олег готов броситься передо мной на колени, но что толку. Могу ли я простить его? Он вверг не только меня, но и своих друзей в водоворот событий, которые вряд ли закончатся для нас хорошо.
- Ты дебилойд, Олежа. У нас двое детей, которые могут остаться сиротами. Ты друзей своих не пожалел, а у них у каждого тоже по двое детей. Моих хоть родители вырастят, а кто будет растить Светкиных? У нее из родни никого нет. В детский дом дети пойдут? Ты сломал кучу судеб, Олежа! Твои сраные пять лярдов этого стоили?
Я ору на него, в моих словах столько злости и ненависти, что Олег отшатывается от меня. По его лицу прокатывается гамма эмоций, но сейчас все равно, что он чувствует. В один миг я понимаю, что у меня больше нет чувств к этому человеку.
От знакомых слышала, что женщины тяжело переживают свой развод, по несколько месяцев хандрят, пьют лекарства от депрессии, Олег «вылечил» меня за пару дней. У меня не осталось ничего к этому человеку. Ни-че-го!
- Что б ты сдох, Олег! – выплевываю ему в лицо.
У него дергается кадык, по скулам ходят желваки, но он не может мне ответить, он трус.
Олег проходит в дальний угол комнаты, садится на корточки и закрывает лицо ладонями. Может, изображает, что переживает, может действительно переживает. Мне теперь глубоко насрать на его переживания. Мне надо выбраться отсюда живой, желательно с нормальной психикой. У меня дети.
А еще подруги! И я не знаю, что происходит с ними сейчас. Может «добрый доктор» Айболит втыкает им сейчас в вену иглу и пускает свой разработанный раствор, который сломает им психику, сотрет их личность?
А может, мучает их физически? Кто знает, на что способен этот доктор.
И я мечусь по маленькой комнатушке от ужаса, что пока ничего не смогу сделать.
- Лера, не суетись, надо дождаться ночи, - спокойно говорит Архангельский. – Время идет быстро.
- У моих подруг может не быть времени, они остались у Бориса Львовича.
- Плохо, но поправимо. Борис Львович любит играть своими игрушками долго, - у меня от этих слов кожа мурашками покрывается. – Поэтому сознание им сразу не сотрет. И у нас есть пара тройка часов, мы сможем их спасти.
Я смотрю на Архангельского и не понимаю, откуда такая уверенность.