Выбрать главу

«Огромные интеллектуальные усилия тратятся, к примеру, на то, чтобы доказать отсутствие противоречий религии и науки… с помощью инструментария науки. Возможно, это имеет практический смысл, но тем самым ни о какой интеллектуальной автономии Церкви, ни о каком доминировании ее учения в обществе говорить не приходится, напротив — всем очевидно, что Церковь ищет своеобразных внешних интеллектуальных подпорок».

Выступление на саровской конференции в июне 2009 года.

 

Кирилл Анкудинов. Письма в Тибет. Письмо двенадцатое. Гении и эксперты. — «Литературная газета», 2010, 9 июня <http://www.lgz.ru>.

«Сейчас у нас есть парадигма „высокой поэзии”, выстроенная на „толстожурнальной” структуре. И она заражена компрадорщиной в такой степени, что страшно подумать (вспоминаю, какие антироссийские художества выделывали наши присяжные пиитические мэтры во время „осетинской кампании августа 2008 года”). Я сейчас говорю отнюдь не о „запретах и репрессиях”. Как известно, карандашную линию можно сделать короче, не стирая ее, а всего лишь нарисовав рядом другую, более длинную. Если имеет место быть „высокая поэзия”, настроенная в общей массе антигосударственно, значит, власть должна сформировать себе вторую, параллельную „высокую поэзию”, настроенную к ней хотя бы нейтрально».

 

Любовь Аркус. Приключения белой вороны. Эволюция «школьного филь­ма»

в советском кино. — «Сеанс», 2010, 2 июня <http://www.seance.ru>.

«С конца 70-х школьный фильм окончательно обуржуазивается и становится мелодрамой в чистом виде: „Школьный вальс”, „Вам и не снилось” — классические тому примеры. Наша же тема воспрянет в перестройку. Фильм „Дорогая Елена Сергеевна” будет выглядеть как макабрическое послесловие к сюжету: интеллигентная учительница — жалостное убожество на грани патологии; старшеклассники, измывающиеся над ней, — открывают Парад Монстров перестроечного кино. Насколько сей факт отражал реальное положение вещей? Я думаю, что монструозности в этом поколении было не больше, чем во всех предыдущих. Здесь мы уже имеем дело не с реальностью и не с рефлексией на тему реальности. Мы имеем дело с авторским взглядом, замутненным непониманием и страхом перед теми, кто приходил на смену. Империя умирала, и она боялась своих детей — а экран запечатлел не их самих, а фантомы, порожденные этим страхом».

См. статью в журнале «Сеанс», № 41 — 42.

 

Андрей Архангельский. Кризис счастья. — «Взгляд», 2010, 10 июня <http://www.vz.ru>.

«Коротко описать нынешнее состояние искусства можно так: дефицит счастья. Речь идет об отсутствии эмоциональной полноты, завершенности, которые должны оставаться в душе после хорошей книги или фильма. Искусство в широком смысле перестало приносить радость».

«Продавцы массовой культуры пользуются тем, что счастье — слишком абстрактное понятие, и пускают в ход вульгарную софистику: мол, каждый счастье понимает по-своему. Это да; но они забывают, что каждый способен отличить счастье от несчастья, то есть полноту бытия — от неполноты. Несмотря на всю важность, счастье зрителя или слушателя до сих пор не рассматривалось в качестве критерия успеха произведения. Ввести понятие зрительского счастья (полноты чувств, переживаний) в качестве критерия оценки художественного произведения наравне с кассовым успехом предлагает известный российский экономист и философ Александр Долгин, чья книга „Манифест новой экономики. Вторая невидимая рука рынка” вскоре появится в продаже».

 

Андрей Ашкеров. Вознесенский: поэзия как медиа. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня <http://russ.ru>.

«Вознесенский — последний в отечественной поэзии поэт элитарного авангарда и первый поэт авангарда „для народа”. Из перспективы наследия Вознесенского становится ясно, что любое представление об „элитарном” искусстве — представление сугубо народное — для народа созданное и для него же являющееся отдельной опцией эстетического удовольствия. Именно Вознесенский превратил элитарность искусства в потребительскую опцию, которая востребуется наравне с другими такими же опциями (например, с пресловутыми „доступностью” и „понятностью”)».