Подобно протагонистам “Отчаяния” и “Лолиты”, оутсовский повествователь позволяет себе “некоторую риторическую цветистость и трюкачество”; он то и дело обращается к воображаемым читателям, споря с ними, ища у них поддержки, поддразнивая их, забегая вперед и намекая на те события, которые ему еще предстоит описать.
О набоковской школе говорят и разного рода вставные тексты. Матери героя-повествователя, писательнице-авангардистке Наташе Романовой, Оутс дарит свой рассказ “Растлители”, ранее опубликованный в “Ежеквартальном литературном обозрении”; а другой рассказ героини, “Снайперы”, содержит краткий конспект третьей части романа, где отчаявшийся герой приобретает снайперскую винтовку и, попугав немного обитателей фешенебельного городка Фернвуд, совершает матереубийство. (Похожий прием зеркальных отражений находим и у Набокова, например, в романе “Камера обскура”, в начале которого герой видит фильм, предсказывающий его собственную судьбу.)
Задействован Оутс и еще один фирменный набоковский прием, примененный им в “Даре” и “Аде”: во второй части романа “Дорогостоящая публика” целая глава отводится под критические отзывы на... роман “Дорогостоящая публика”. Жаль только, что мы не можем понять, кого именно и насколько удачно пародирует писательница, воспроизводя стилистику и ухватки разнокалиберных критиков, будь то юркие писаки из глянцевитого “Тайма” и книжного приложения к “Нью-Йорк таймс”, фрейдистски озабоченный зануда, пишущий для высоколобых ежеквартальников, или велеречивый пустобрех из либерального журнала “Нью рипаблик” — литературный потомок набоковского Джона Рэя: “В буквальном смысле „Дорогостоящая публика” представляет собой воплощение страданий нынешнего поколения, выраженных поэтикой исстрадавшегося ребенка. Как бы средством от сглаза, скажем, для одной из граней подразумеваемых в романе процессов, становятся бесконечные нагромождения малозначащих деталей (описание предметов быта семьи среднего достатка, бытовая символика), с головокружительной скоростью пролетающих перед взглядом малолетнего повествователя, который пребывает не только в навязчивых мечтах о прелестях мелкобуржуазного достатка... но и еще в навязчивых мечтах о грядущей литературной карьере, воображая, что он способен сузить сложнейший социологический материал до микрозрительского восприятия...”
Как и подобает настоящему художнику, Оутс творчески усвоила уроки великого мастера. По крайней мере как автор “Дорогостоящей публики” она далека от эпигонского подражания и вполне осознанно, зная, как и для чего, использует те или иные литературные приемы, пусть и не ею найденные.
Своеобразно заострен образ сытой, бездушно-благополучной “одноэтажной Америки”, олицетворением которой является Фернвуд — город удачливых дельцов, “где пахнет травой и листьями, течет хозяйски прирученная река (предусмотрены сельским бытом утки, гуси, лебеди, грациозно снуют в воде огромные серебряные караси), где голубое небо, а под ним тысячи акров восхитительно зеленой травы”, уютные особняки, с бассейнами, подземными гаражами и идеально выбритыми лужайками, к аромату которых “примешивается запах денег, запах купюр”.