Последний роман писателя, посвященный датской принцессе Дагмар, жене Александра III и матери последнего русского императора Николая II. Вообще-то Давыдов написал два варианта, оба и выйдут книгой, под одной обложкой. “Знаменский”, как пишет публикатор, “стилистически более изощрен, написан в творческой манере позднего Давыдова”. А началось все с заказа немцами сценария к фильму. Уходя, Давыдов на отдельной страничке описал смерть Александра III. “Он знал, что умирает, и писал о себе”.
В этом же номере журнала, под рубрикой “Конференц-зал”, Яков Гордин, Андрей Дмитриев, Андрей Немзер, Станислав Рассадин и Леонид Юзефович пишут о Юрии Давыдове и его прозе. “История — то, что не проходит” — так называется этот блок. “Он знал, чем свобода отличается от рабства, любовь к отечеству от шовинизма, смелость от провокации, красота от безобразности, сила от насилия. А его заветный „Бестселлер” — от всякого рода „национальных бестселлеров”. Любых. Вне зависимости от того, потакают ли они вкусам (амбициям) только остервенелых охотнорядцев или еще и „продвинутых левых интеллектуалов”” (Андрей Немзер). Кстати, Немзер же очень интересно пишет о “выходе Давыдова на поэтическую стезю”, о тенденции мастера к “метризации” прозы, о природе текста, “словно бы растущего на глазах читателя”.
См. также: Евгений Ермолин, “Узы совести и зов свободы. Над страницами прозы Юрия Давыдова” — “Континент”, № 112 (2002, № 2). “В главных своих вещах Давыдов видел историю как проблему, как повод для размышлений. Тут он шел по стопам Алданова, отчасти Мережковского. С такой творческой установкой кумирами читательских масс не становятся”. “В „Бестселлере” получилось так, что окончательно потеряли важность и значимость статусы и прописки. Революционер ли или охранитель — так ли важно? Осталась лишь осанка личности, лишь мера ее достоинства”.
Н. А. Ефимов. Каким был подлинный С. М. Киров. — “Вопросы истории”, 2002, № 5.
О многократно воспетом “дооктябрьском большевизме” Кирова: “Оценивая программу Временного правительства и призывая к объединению вокруг него, Киров в марте 1917 года заявлял: „И каждый из нас должен сделать эту программу своим гражданским евангелием и неустанно идти по пути ее осуществления...”” Далее — о руководстве “красным террором” в Астрахани и Азербайджане, призывах “пролить еще новые потоки крови врагов рабочего класса”; уничтожении четырех тысяч астраханских рабочих; увлечениях мариинскими балеринами, оргиях-кутежах с женщинами в бывшем особняке Кшесинской. И наконец: “Ряд авторов доказывают, что Л. Николаев застрелил Кирова из тривиальной ревности, из-за интимной связи с ним своей жены М. Драуле, официантки в Смольном, ставшей одной из любовниц партийного „хозяина”...”
Иную версию гибели Кирова услышал из уст мемуаристки Г. Померанц (см. его статью: “Новый мир”, 2002, № 5, стр. 142).
Михаил Еремин. Стихи. — “Звезда”, 2002, № 7.
Три. Новых. Стихотворения. 2002 года. Действительно событие в современной истории отечественной поэзии. Один из самых загадочных питерских поэтов публикуется очень редко.
В. П. Зайцев. Бертран Рассел. — “Вопросы истории”, 2002, № 5.
Рубрика “Исторические портреты”. “В раннем детстве Бертрану довелось слушать рассказы дедушки о встречах с пленным Наполеоном”.
Б. С. Илизаров. Душа Кобы подлинного. — “Вопросы истории”, 2002, № 7.
“Странно, но биографы Сталина, даже самые скрупулезные, ни разу не удосужились прочитать произведение грузинского литератора второй половины XIX века Александра Казбеги „Отцеубийца”. На протяжении десятилетий механически переписывают друг у друга: Коба — имя одного из героев этого произведения, борца за социальную справедливость. Так-то это так, но, взяв себе в 1903 году псевдоним „Коба”, Джугашвили, который еще не был „Сталиным”, совершил как бы акт инициации. А может быть, даже символического каннибализма”. Подробнее — в обстоятельном, несколько жутковатом тексте.
Фазиль Искандер. Сон о Боге и дьяволе. — “Знамя”, 2002, № 6.
“— Мое учение о любви люди редко правильно понимают. Это учение о полноте внимания к человеку. Сокровенная, сжигающая душу тайна человека, о которой он редко догадывается, это неосознанная жажда полноты внимания к нему другого человека...”
В августе у Ф. И. был вечер стихов и прозы в переделкинском музее Булата Окуджавы. После вечера небольшое, сердечное эссе об Искандере прочитал Семен Липкин. Все оно было построено как раз на этом самом “Сне...”. Вольном и каноничном одновременно. Захватывающе провокативном. “Дьявол. Что тебе хочется сказать людям в минуту гнева? / Бог (забыл начало ответа, но помню конец). Выше голову, сукины сыны!..”