А между тем белые были не только наследниками тех, кто спас Запад, но и сами продолжали его спасать – теперь уже от красного нашествия. Если бы летом и осенью 1920-го не существовал крымский фронт, вряд ли поляки устояли бы перед натиском Красной армии. А если бы была оккупирована Польша, тогда, вполне вероятно, пришел бы черед Германии (еще не взяв Варшавы, красные писали на своих знаменах: «На Берлин!»), где существовала сильная коммунистическая партия, а затем еще и некоторых других стран.
И если уж говорить об участии иностранцев в нашей Гражданской войне, тогда в первую очередь надо вспомнить об «интернационалистах» – латышах, венграх, немцах, китайцах и прочих, выступавших, естественно, на стороне красных. До конца 18-го года число их достигало 300 тысяч, что превышало численность всех белых армий вместе с чехами, воевавшими на стороне последних.
Вопрос о терроре особенно важен, учитывая, сколь далекие последствия он имел для российского сознания (и еще больше, вероятно, подсознания). Учебники, о которых идет речь, утверждают, что красный террор был объявлен только в сентябре 18-го года – в ответ на белый террор. Должно быть просто стыдно повторять это советское вранье в наши дни, когда столько литературы уже скопилось на данную тему. Начало красному террору было положено на другой день после Февральской революции, и уже к лету 17-го года он разгорелся вовсю: разве убийства солдатами и матросами своих офицеров, или зверские расправы крестьян с помещичьими семьями, или уличные «окаянства» толп, готовых «шлепнуть» любого, кто им не приглянулся, – разве этот террор был не красного цвета? Большевики годами подбивали массы на подобные действия (справедливости ради следует сказать, что и потакания эсэров и некоторых других левых сыграли тут свою роль).
Когда же они захватили власть, то сразу придали террору государственный размах. Зиновьев заявил, что из ста миллионов населения России десять миллионов являются лишними, из чего следовало, что должно приступить к их ликвидации «при первом удобном случае». Когда же за убийство какого-нибудь Урицкого (которое явилось актом мести, то есть совершилось уже в о т в е т на большевистские зверства) обрекалась казни т ы с я ч а человек, ясно, что это убийство явилось лишь поводом для приведения в действие столь масштабной гекатомбы. Поражает не только размах деятельности красных душегубов, но и невероятная жестокость, которую многие из них проявляли. ЧК была подобна магниту, который притягивал к себе самых мерзких субъектов, каких только можно было найти (и еще чаще, наверное, пробуждал в некоторых людях мерзость, о существовании которой внутри них они прежде и не подозревали), – полубезумных алкоголиков, кокаинистов, изощренных садистов, придумывавших такие пытки, о возможности которых на Руси никто и не догадывался.
Убежденные большевики, которые руководили всей этой вакханалией, были в своем роде антикосмистами: они считали, что мир сей есть одна сплошная неудача (ср. с христианской точкой зрения: мир «лежит во зле», но сам он не есть зло) и надо построить на его месте другой, «правильный» мир. Людишки, населяющие сей неудавшийся мир, вызывали у них только презрение. Поэтому сверху в адрес исполнителей их воли постоянно летели призывы: не «миндальничать» и не «лимонничать» с «контрреволюционерами» (в круг которых мог попасть кто угодно, и не только из числа «избранных» десяти миллионов). Некоторых чересчур зарвавшихся садистов, вызывавших наверху брезгливость, осаживали и даже иногда расстреливали, но только после того, как они успевали вдоволь накуражиться на своих местах. Так, был расстрелян откуда-то взявшийся негр по фамилии Джонстон, в продолжение нескольких месяцев орудовавший в недрах московской ЧК, где он имел обыкновение… сдирать кожу с живых людей.
Ужасы, которыми изобиловала Гражданская война, таковы, что должно пройти еще два-три столетия, чтобы, открывая их для себя, можно было сохранять некоторое душевное равновесие. Тогда хоть можно будет сказать: «Это когда-а-а было».
Если «щегольство кровожадностью», которое Бабель в «Конармии» признал за красными, было для них делом более или менее «нормальным», то на счет белых можно записать лишь стихийные акты жестокости, которые позволяли себе отдельные, невысокие в чинах люди. А белая контрразведка даже мечтать не могла сравниться с Чекой по линии «крутости» – и не только потому, что не имела на сей счет полномочий, но и потому, что почти на всех белых территориях существовала либеральная и социалистическая общественность со своими органами печати, которая следила за тем, чтобы контрразведчики «не зарывались». По-настоящему зверствовали сибирские атаманы, не уступавшие в этом отношении красным; но они фактически не подчинялись Верховному правителю и на все его внушения не реагировали.