Вот пример еще одного из его афоризмов – «упущенные возможности – навсегда упущенные возможности». Следует отдать должное его тогдашним прихожанам – они мгновенно, на лету схватывали его замыслы и вместе претворяли их в жизнь. На моих глазах отец Александр передает английское издание книги Николая Зернова [10] «Русский религиозный ренессанс» Мише Меерсону, а тот, не пряча книгу в свой добротный прославленный кожаный портфель, в котором умещалось больше, чем в чемодане, почти тут же распределяет главы между прихожанами, чтобы те начали перевод. Одна из глав досталась мне. Неудивительно, что в 1974 году, спустя семь лет этот перевод, отредактированный самим Николаем Зерновым, был издан Никитой Струве в Париже.
Возрождение «Вестника русского студенческого христианского движения» было делом двух конгениально мыслящих людей – отца Александра в СССР и Никиты Струве во Франции. Об этом позже в расширенном издании книги «Бодался теленок с дубом» будет вспоминать Александр Солженицын, который активно подключился и стал третьим в деле возрождения парижского «Вестника», который благодаря Асе Дуровой и Степану Татищеву [11] нелегально возвращался в Москву, пробуждая и побуждая к делу религиозного просвещения и противостояния коммунизму. Когда из Пскова в Москву приезжал священник Сергий Желудков, он обязательно приезжал в Тарасовку. Во многом они с отцом Александром были единомышленниками.
И вот в эту живую атмосферу, окружавшую отца Александра, попала Наташа Трауберг. Ее прекрасное знание иностранных языков, талант переводчика пришлись весьма кстати в приходе отца Александра. Неиссякаемая энергия Миши Меерсона помогала распространению Честертона, который тогда казался нам трудно постигаемым и парадоксальным. Атмосфера свободы, то живительное окно в мир, которое открылось в 1960-е годы, способствовала бурному росту не только идей, но и жадному познанию того лучшего, что было наработано на Западе за те годы, когда СССР был намертво отрублен от него железным занавесом. Во многом мы были иностранцами в собственной стране – не знали богатейшего наследия русского религиозного ренессанса, не говоря уже о том, что было написано нашими мыслителями на Западе после революции.
В эти годы бурно процветал Самиздат. Непонятно, подчиняясь какому импульсу, мы садились за пишущие машинки и перепечатывали ночами запретные стихи Анны Ахматовой и Осипа Мандельштама, Николая Клюева и Варлама Шаламова, прозу Надежды Мандельштам и того же Шаламова. Самиздат, преследуемый и гонимый, набирал все б о льшие обороты и расширял свои границы – в конце 1960-х - начале 1970-х годов из рук в руки передавали запретную литературу уже не только в Москве и Ленинграде, но и во многих провинциальных городах. Самиздат как изголодавшийся после долгой и изнурительной болезни больной, требовал все большей и большей интеллектуальной и духовной пищи. КГБ уже был не в состоянии погасить этот разгоравшийся огонь, хотя уже прошел процесс над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем, уже осудили Юрия Галанскова, Веру Лашкову и Александра Гинзбурга [12] , вменяя им в вину не только изготовление, но и распространение антисоветской литературы.
Наташа Трауберг в эти годы жила в Литве вместе с мужем и детьми, но часто приезжала в Москву. В советские годы Прибалтика была для нас кусочком Запада. Три республики, присоединенные к СССР в 1939 году, а на самом деле лишь после войны, умудрились сохранить европейскую культуру и в быту, и в искусстве. Когда в 1920 - 1930-е годы в СССР разрушали храмы и уничтожали культуру, в Прибалтике шла размеренная спокойная жизнь. Граждане ездили в Европу и Америку, в Риге, Каунасе и Таллине продолжали работу кружки Русского христианского студенческого движения. Не прерывалась связь русской эмиграции, осевшей в республиках Прибалтики, с Парижем, бывшем тогда культурным и духовным центром российского рассеяния. Поэтому, когда Наташа приезжала в Москву, нам казалось, что она навещает нас из прекрасного далека, делясь редкими дарами – переводами Честертона и Льюиса. Юрий Глазов с семьей часто проводил лето в Литве и вспоминал и встречах с Наташей: «Наше летнее пребывание на косе Неринга, среди песчаных, залитых солнцем дюн, вместе с Натали и многими нашими новыми знакомыми и друзьями, наполнило радостью и особым светом нашу жизнь. И если когда-нибудь жизнь и напоминала безмятежную сказку, то это было именно в Пярвалке с ее дивным приморским пейзажем, сосновыми лесами, березовыми рощами, с длинной извилистой дорогой от нашего залива к Балтийскому морю.