От этих проявленных шагов Ленчевского Флегон замялся, не ожидал такого упорства, в прежних своих судебных историях он скорей встречал жажду примирения от напуга. Он — затаился, не стал отвечать на вызывные повестки, не стал являться к «Мастеру» (низовой судья для промежуточных процессуальных решений), — впрочем, в очередной рекламе своей книги ещё по-новому исказил слова Ленчевского, последовал новый протест Ленчевского: запретить и ту рекламу! Извивчив Флегон, за ним только следи.
На долгих этапах всегда длительного процесса прославленная английская Фемида проворачивает свои жертвы по чисто формальным внешним признакам, с упором на сверхтщательную процедуру, безо всякого вникновения в суть дела. Тщетно взывал Ленчевский, чтобы кто-то в суде хоть перелистал, в чём же состоит дело, и какова многотяжебная история самого Флегона, и что это за фигура. Он набрёл и на такую статью, 3390, английского закона: об ограничении безосновательных тяжебников, — но как её применить? А Флегон — как рыба в воде в этой судебной мути, и очень к нему благоволят судебные власти как к фигуре обиженной, беззащитной и безденежной. Вот, он успешно оттягивал невыгодный для себя суд. Возник слух, что он тем временем готовит английское издание своей книги, и, вероятно, сократит в нём неприемлемое, и ещё придётся заново доказывать в суде, что это — «не то».
Ещё летом 1981 Ленчевский послал мне письмо — но не по почте, через Яниса Сапиета, — а тот решил меня не отвлекать и не передал, мало веря, что у Ленчевского что-то выйдет, его и все вокруг отговаривали: бросить дело, покинуть, даже хоть откупиться. И о его деле я узнал стороной, с опозданием в несколько месяцев, написал ему первый, уже летом 1982. И тогда он отозвался: надеется — уже близок конец суда с Флегоном, «теперь уже не он, а я настаиваю на передаче дела к слушанию, преступный истец стал ответчиком по моему делу… такой увёртливый сутяга просто не предусмотрен английскими законами», но надо его уловить. Этот твёрдый уверенный тон поразил меня. Напротив, Флегон проявил слабость и в том ноябре написал Ленчевскому письмо, притворно раздуваясь в боевой вид: что он согласен остановить свой иск, если Ленчевский заплатит ему расходы по суду, потерю дохода от письма в книжный магазин и возьмёт назад свои обвинения о книге.
«Платить» — это было выдвинуто с запросом, а из десяти человек в положении Ленчевского девять согласились бы на мировую, только бы отвязаться. Но — не таков Ленчевский, он видел тут защиту не столько меня, сколько «Архипелага»: «Вечная память о моих сгноенных родных и долг перед ними, у меня тоже пепел Клааса бьётся в груди».
И уже назначали дату суда — на июнь 1983. А Флегон применил вот какой изумительный ход: он попросил теперь суд о разрешении переформулировать свой первоначальный, уже полуторагодичной давности иск к Ленчевскому, — так расширить, чтобы иск распространился и на Солженицына, и на «Имку», — то есть зигзаг кляузы, какой не снился и Диккенсу: за свою клеветническую против меня книгу подать в суд на меня же (при полном моём бездействии) — за клевету! (Всё-таки нужно ему непременно, чтобы процесс был между им и мной по поводу этой книги.) И чтобы судил не судья, а присяжные. (Ленчевский: тогда — больше расчёта напасть на дураков.)
И что ж постановил Мастер? Что надо было думать раньше? что негодно менять иск на ходу? Не-е-ет! — разрешил Флегону сменить иск.
Вскоре Ленчевскому удалось добиться (это сколько ещё усилий) летуче-мгновенного приёма у Мастера, и он поспешил втолкнуть тому, что Флегон — профессиональный сутяга и нельзя так срамить британскую Фемиду. Тот в ответ: готов ли Ленчевский согласиться на прекращение дела, с компенсацией за счёт Флегона? И разумно б ему согласиться, да уж разгорячился: «Нет, настаиваю на широком судейском разборе, чтобы всю историю осветить поучительно в общественном плане!» — И пишет мне: «У друзей создаётся впечатление, что я по децибелам начинаю перефлегонивать самого Флегона. Но — сознание затянувшегося бессилия, рот заткнут юридическим кляпом. Сознание, что в ослеплённую Россию ползёт эта мерзость». Атакующий дух! «Теснить и теснить его без устали! Он всегда выигрывал из-за оборонительности и пассивности другой стороны. Раздавить его как любое вредное пресмыкающееся целиком и поскорее, чтоб не мог за всё взяться сызнова!» И накопляет всё новые папки аргументов и доказательств, всё новые переводы кусков из книги, уже перевёл оттуда больше трёхсот страниц, — «мой флегоноведческий опыт». Уже собралось 9 папок досье — «а в случае суда присяжных это надо размножать в 12 экземплярах, руки опускаются». (Общее впечатление от судов, не только британских: грандиозное перелопачивание пустоты, малый формальный повод распухает столбами бумаг.) Ленчевский надеется, что теперь-то, после двух лет процесса, «игра переходит в эндшпиль… близится разгром супостата». Он всё бодрится, но вот уже «усталость от борьбы начинает давать себя знать», перед моим приездом болел. Он ждёт же, что и я наконец буду сопротивляться и действовать! — недоумевает, почему же пассивен такой энергичный человек, как я?