Поставим вопрос так: формируется ли за десятилетие хоть какая-то твердая объективная данность, с которой мы вынуждены иметь дело, иногда и против веления сердца? Находясь в материале, непосредственно наблюдая ход литературного процесса, я могу ответственно констатировать: решения издателей современной поэзии, публикаторов, разнообразных жюри являются в лучшем случае вкусовыми, в худшем же — партийными, репутационными, цепными. Поясню последнее наблюдение: интересный поэт, открытый в одном месте, охотно подхватывается другими и «идет по рукам»; возникает своеобразный вихрь небольшой кратковременной «моды» внутри профессионального цеха. Если бы такие вихри были редкими, они заставили бы нас внимательнее отнестись к породившим их поэтическим поводам. Но они регулярны — и относятся скорее к свойствам цеха, как сквозняки присущи квартире и мало что говорят о силе ветра за окном. То есть я осознанно и жестко выбираю критическую позицию, не видя никаких объективных оснований для филологического подхода к несформировавшейся реальности. Иначе говоря, я очерчиваю некоторый неправильный круг авторов и произведений, вызывающих у меня живой отклик, и именно его обозначаю как поэзию нового века. Проговаривая некоторые пояснительные и оправдательные слова, которые не собираюсь выдавать за анализ.
Здесь бы перейти к именам и цитатам — как ни странно, мне кажется важным сделать еще несколько общих замечаний.
Новое время складывается из новых реалий — технологических, информационных, политических. Говоря о свойствах новой эпохи, никто не вспомнит, что люди влюбляются, стареют, теряют близких, умирают — или не вполне умирают. Это, грубо говоря, вечные темы.
Поэту нового времени удается гениально выразить новое время — его воздух, его иллюзии, его характер. Вместе с тем по-настоящему волнуют его вечные темы — его жена в роддоме, его недомогания и седины, грусть, одиночество, надежда. И ему до некоторой степени наплевать, что это общие места и об этом тысячи раз писали везде и всегда. Более того, если поэт, озабоченный желанием написать нечто актуальное, сознательно избирает «новую тему», он, как правило, ощутимо выходит за границы поэзии.
Понятно, что эти рассуждения условны, схематичны. Но я претендую на то, чтобы изложить конструкцию действительно работающей схемы.
Итак, у поэта, точнее — у автора стихотворения есть сознательно выбранная волнующая его вечная тема и есть бессознательная пластика — ритм, интонация. Теперь как бы поднимем камеру и увидим тысячи и тысячи людей, одновременно пишущих стихи и находящих выход к читателю. Последнее, кстати, — техническая особенность нового времени. Многим дается сочувствие (как благодать). Давайте попробуем различить неглубокий и широкий по охвату отклик и, возможно, точечный — но глубокий и сильный.
Между тем мы с вами уже начинаем — на самом общем уровне, естественно, — раскрывать содержание того самого загадочного «времени», которое за 50 — 100 лет формирует объективную картину поэзии той или иной эпохи.
И тут я сделаю первое довольно сильное и не абсолютно очевидное утверждение: в отношении одного поэта пресловутое «время» — это эстафета из нескольких конкретных людей, сильно и глубоко любящих его стихи.
Впрочем, думаю, для историка литературы это тезис вполне банальный. Для остальных же кратко проиллюстрирую, что может сделать для умершего в безвестности поэта 1 (один) человек, глубоко и сильно потрясенный его стихами:
1) сохранить и обработать архив;
2) за 1000 долларов прилично издать поэтический сборник;