Катя Капович, наверное, — самый последовательный постакмеист. Каждое ее стихотворение очень вещественно, в основе — ряд отчетливых впечатлений. Вопрос в ракурсе зрения и скорости монтажа.
Пусть подъемный кран приносит сердце в клюве,
это не спасет,
и стрела, летящая в одном ирландском клубе,
на пол упадет.
Наземь упадет в городке конкретном
звезда в окне,
и лицо любимое от мыслей станет смертным,
улыбнется мне.
Обратите внимание на «звезду в окне» — это ритмический сбой внутри уже сильно раскаченного ритма. Парадоксально именно сбой оправдывает слишком поэтическую звезду — точно вместившись в строку, она бы осталась общим местом, «выдохом». А так — встав немного косо — становится такой же конкретной, как городок.
Наверное, надо попросить извинения перед авторами (названными и неназванными) и читателями. Масштаб темы не предполагает возможным заполнить весь объем между общим и частным — ни в статье, ни даже в монографии. Я предпочитаю работать «с краев», то есть чередовать крупные и дальние планы. Понятно, что в таком режиме обобщения могут казаться поспешными и недостаточно обоснованными. Конечно, я держу в уме много больше конкретных примеров, чем могу процитировать здесь, и исходная платформа гораздо шире.
Ирина Ермакова от прекрасных образцов женской лирики (без иронии) сумела перейти к жесткому эпосу.
Это она. Это она.
Колется льдины вертлявые на
с треском и ревом возбухшая речка.
Блеск и текучка, толкучка и течка.
На Нагатинской набережной весна.
В гуще зевак, и собак, и ворон
краснопожарной машины клаксон,
дети, вопящие: тятя! тятя!
Вышел из бурных подледных объятий
первый утопленник.
Это она.
Обратите внимание на инверсию предлога во второй строке — это как льдина, «не в очередь» наползающая на другую льдину. А также — на «чужую» парадную строку «На Нагатинской набережной весна». Дежурно-юбилейная, звучащая в другом ритме, она сознательно провисает, как казенный лозунг предполагаемого мероприятия. Всё иначе — а он висит, абсурдно контрастируя с происходящим.
Тут бы перейти к молодежи — и действительно, есть поэты около тридцати, которые дают серьезные поводы для надежды. Но уж если до сих пор мы не говорили об авансах, а только о твердо существующем, я упомяну одного Андрея Гришаева. Если сказать совсем коротко, в современной поэзии его стихи (на мой слух) сегодня самые мелодически насыщенные.
Бог с тобой, золотая рыбка.
Как в ладонях ты ярко горишь.
Как игрушка — твоя улыбка.
Не гляди на меня.
Ты принцесса своих угодий.
Но в печальном окрасе дня
Ты горишь совсем не по моде:
Пожалей меня.
Итоги?
Уместно ли здесь что-то вроде заключения? Разве что если кратко и по возможности неторжественно.
Повторю для удобства читателя рабочую схему. Для поэта лишняя морщинка на его (или, тем более, ее) лбу важнее, чем вся отечественная нефть. И если даже поэт переступает через себя и переносит фокус внимания вовне, в нем оказываются лица, сосульки, жесты, окна — то есть частная жизнь. Я бы не долбил эти банальности, если бы там и сям не возникали потуги прямо увязать поэтическую ситуацию с общественной или общекультурной. По-моему, это некорректно, так как конкретные стихи рождаются по другим поводам, а общепоэтическое поле все же складывается из конкретных живых стихов.
Заметим здесь, что если не морочиться наличием таланта и собственно литературы, если брать тысячи образцов неудавшихся опытов в стихах и прозе (например, самотек «Дебюта» поставляет этот материал), то эти тысячи образцов как раз легко интерпретируются с точки зрения социологии. Они действительно говорят об интересах молодежи, жизни в российской провинции и т. п.