К тому же Саша привезла письмо от Андрея, из которого было ясно, что тот нисколько не поколебался в осуждении отца. Письмо Андрея Львовича было самым грубым и бестактным из четырех писем детей, которые привезла в Шамордино Саша и которые Толстой прочел немедленно в келье сестры. Но в то же время это было самое прямое письмо, без всякой попытки смягчить в глазах отца главную суть семейной проблемы, какой она встала во весь рост именно теперь. Главная же проблема заключалась в том, что отец оставил своим детям душевно больную мать, которая ежеминутно угрожает покончить с собой. И вовсе не исключено, что она это сделает, даже если это произойдет случайно.
Но вернемся в Ясную Поляну, куда, вызванные телеграммами Татьяны, приехали все дети Толстого за исключением Льва Львовича, находившегося в Париже. Шестеро детей (Сергей, Татьяна, Илья, Андрей, Михаил и Саша) были вынуждены обсуждать не проблему отца. Проблема отца встанет через несколько дней, когда он будет умирать в Астапове. Теперь же детям представлялось (кроме, разумеется, Саши, безгранично преданной отцу), что Толстой выбрал хотя и не самый легкий, но все-таки путь освобождения от накопившихся семейных проблем. А вот они, дети, теперь по рукам и ногам связаны душевно больной матерью. С которой непонятно, что делать.
«Мать вышла к нам в залу, — вспоминал самый старший из детей, Сергей Львович. — Она была неодета, непричесана, в каком-то капоте. Меня поразило ее лицо, вдруг постаревшее, сморщенное, трясущееся, с бегающим взглядом. Это было новое для меня выражение. Мне было и жалко ее и жутко. Она говорила без конца, временами плакала и говорила, что непременно покончит с собой, что ей не дали утонуть, но что она уморит себя голодом. Я довольно резко сказал ей, что такое ее поведение произведет на отца обратное действие, что ей надо успокоиться и полечить свои нервы; тогда отец вернется. На это она сказала: „Нет, вы его не знаете, на него можно подействовать только жалостью” (то есть возбудив в нем жалость). Я подумал, что это правда, и хотя возражал, но чувствовал, что мои возражения слабы. Впрочем, я говорил, что раз отец уехал, он не может скоро вернуться, что надо подождать, а через некоторое время он, может быть, вернется в Ясную. Особенно тяжело было то, что все время надо было держать ее под наблюдением. Мы не верили, что она может сделать серьезную попытку на самоубийство, но, симулируя самоубийство, она могла не учесть степени опасности и действительно себе повредить...»
Главный разговор вращался вокруг матери. Это и понятно: ведь она находилась рядом и ее жизни угрожала опасность. Ну а что же отец? Неизвестно где, ему 82 года! На это Андрей «совершенно верно говорил, что отыскать отца ничего не стоит, что губернатор и полиция, вероятно, уже знают, где он, что наивно думать, что Лев Толстой может где-нибудь скрыться. Газеты тоже, очевидно, сейчас же это пронюхают. Установится даже особого рода спорт: кто первым найдет Льва Толстого».
Вся эта ситуация в тот момент представлялась сыновьям все же довольно абстрактной. Это выглядело так: отец ушел от матери. Только Саша и отчасти Татьяна знали, каких мучений это ему стоило и чтбо он должен был переживать теперь. Толстой всегда был откровеннее с дочками, не с сыновьями. И дочери всегда были на его стороне, в отличие от сыновей. Так уж сложилась эта семья, в которой настоящей главой была мать, но отец был ее содержанием и смыслом существования. С уходом отца семья теряла смысл, но вот проблемы, которые решала одна мать, оставались.
И теперь они падали на сыновей... вместе с больной матерью.
Здесь надо еще и учитывать психологию детей в их отношении к отцу.
С детства они привыкли, что отец — это «вещь в себе». Это незыблемая,
постоянная величина, самостоятельная планета. Вернее сказать, это звезда, вокруг которой вращаются все планеты системы «Толстые», но которые с ней не соприкасаются напрямую, настолько велико ее энергетическое поле. Всякая попытка сыновей душевно сблизиться с отцом заканчивалась неудачей, порой трагической, как это было со Львом Львовичем. Еще подростком он увлекся идеями отца, подружился с его главным учеником — Чертковым, жадно слушал разговоры «темных» в хамовническом доме и, наконец, сам попытался стать писателем, подписывая свои публикации «Граф Лев Толстой-сын». Это закончилось тяжелейшей депрессией, едва не приведшей к ранней смерти, изнурительным лечением в России и за границей и самыми недружественными отношениями с отцом. «Тигр Тигрович», как шутя называли Льва Львовича, порой даже не понимая, насколько это для него оскорбительно, больше всех сыновей любил своего отца, но был самым нелюбимым его сыном.