Вагоны второго класса — удобные: купе с диванами, со столиками, на которых при необходимости можно было и кофе сварить на спиртовке, не заказывая у кондукторов чай (Л. Н. давно привык пить не чай, а кофе без кофеина), и даже овсянку и супчик с сухарями, что и было сделано Сашей сразу после их посадки в вагон в Козельске. Старик все это с аппетитом выпил и съел и даже еще два яйца всмятку в придачу.
Была, впрочем, одна неприятность. Влезая в вагон, Л. Н. поранил палец. Но это было обычное дело. У автора «Анны Карениной» отношения с железной дорогой всегда складывались неудачно: то он в дальнем пути кошелек с единственными деньгами забудет в станционном буфете, то палец себе прищемит в вагонном клозете...
Все же это обстоятельство (поранил палец) говорило, что при посадке в вагон Л. Н. торопился, нервничал. И вообще не забудем, что в неопределенную сторону Кавказа бежал не молодой человек, а старик 82 лет. По мнению некоторых врачей, высказанному после смерти Толстого (например, профессором Снегиревым), Толстой был болен еще до ухода. Начавшееся воспаление легких отравляло не просто организм, но мозг.
И не случайно Маковицкий всю дорогу от Ясной замечал за Толстым что-то неладное: то его шатнет, то нападет внезапная сонливость и зевота (частая, громкая, так что за стенкой в гостинице было слышно), то он станет почти кричать на Маковицкого, когда тот попытается в колясках укутать старика потеплее, то не позволит Саше затворить форточку в номере, из которой явно дует, то еще что-то... Слезая с пролетки, подкатившей к крыльцу станции, он оступился на первой ступени каменной лестницы. Его «вело», шатало.
В 5 часов вечера, после того как они проехали Горбачево, но не доехали до Данкова, на Л. Н. напала сонливость — верный признак болезни. Его стало знобить, и он попросил укутать его потеплее. Зябла спина. Но — ни боли в груди, ни кашля, ни удушья. Маковицкий померил температуру — 38,1°. В 6 часов — 38,5°. Начались сердечные перебои. И стало понятно, что Кавказ отменяется.
Невозможно представить себе настроение спутников Л. Н. в этот момент. Весь их «проект», пусть и торопливый, пусть на ходу составленный, но «проект», какая-то будущность, — рушился на глазах. И выходило так, что они просто завезли старика — отца! — невесть куда, и вот под стук колес поезда дальнего следования с ним надо что-то делать.
Можно не сомневаться, что в это время Маковицкий не раз вспомнил о козельской гостинице, в которой они хотели остановиться, но которую проскочили просто потому, что ямщик стал их уверять: к поезду они успевают. О, эта вечная зависимость русских людей от «водителя»! Сколько раз во время ухода Толстого направление его пути и даже судьбоносные решения зависели от ямщиков, от кондукторов, от начальников станций.
Из-за того что Саша оставила своих ямщиков ночевать в Шамордине, у Л. Н. возникло искушение раннего утреннего бегства. Из-за нерасторопности ямщиков опоздали на один поезд, чуть не потеряли друг друга в пути, но зато из-за расторопности ямщика Л. Н. и Маковицкого успели на поезд, на который как раз нужно было опоздать, остановившись в козельской гостинице.
К кому первому отправился Маковицкий, уже понимая, что Толстой не может ехать дальше? К кондукторам, разумеется. За теплой водой и спросить: когда ближайший город с гостиницей, где можно остановиться?
Они советовали дотянуть до Козлова.
Маршрут движения поезда был таков: Козельск — Белёв — Горбачево — Волово — Данков — Астапово — Раненбург — Богоявленск — Козлов — Грязи — Графская — Воронеж — Лиски — Миллерово — Новочеркасск — Ростов.
Судя по тому, что опытные кондукторы советовали доктору доехать до Козлова, ни Данков, ни Астапово, ни Раненбург, ни Богоявленск не были такими населенными пунктами, где можно было найти приличную гостиницу и обеспечить за больным нужный уход.
Но судя по тому, что сошли они все-таки в Астапове, в 6.35 вечера, Маковицкий, как врач, наблюдая состояние Л. Н., запаниковал и принял решение сойти на первой же крупной станции. Данков не был такой станцией. Астапово — было. Но и в Астапове не было гостиницы. Вскоре это станет головной болью для десятков журналистов, которые наводнят Астапово.
К кому первому бросился Маковицкий, едва сойдя на перрон в Астапове? К начальнику станции, разумеется. «Я поспешил к начальнику станции, который был на перроне, сказал ему, что в поезде едет Л. Н. Толстой, он заболел, нужен ему покой, лечь в постель, и попросил принять его к себе... спросил, какая у него квартира».
Начальник станции Иван Иванович Озолин в изумлении отступил на несколько шагов назад от этого странного господина с бледным, почти бескровным лицом и заметно нерусским выговором, который убеждал его, что на его станцию приехал Лев Толстой (!), больной (!), и хочет остановиться на его (!) квартире. Это звучало как полный бред. Да и было бредом, если взглянуть на вещи здраво. Кто выручил Маковицкого? Опять же кондуктор, который стоял рядом и подтвердил Озолину слова доктора.