29 августа 1949 года бомбу взорвали на полигоне под Семипалатинском.
Иннокентий звонит американцам спустя четыре месяца после этого взрыва — и что же: с целью предотвратить бессовестную кражу атомной бомбы? Поздно. Получается, что он ничего не знал об испытании? А вот это уже противоречит тому, что рассказывает о своем герое писатель. Иннокентий едет работать в ООН, он не совсем дипломат, как и все советские за рубежом, “его и туда толкали с тайным заданием, задней мыслью, второй памятью, ядовитой внутренней инструкцией”. Крайне маловероятно, чтобы эти “внутренние инструкции” обошли тему атомной бомбы, самую актуальную в конце 1949 года. Но даже если обошли, то не мог же Иннокентий пропустить сообщение ТАСС, напечатанное в “Правде” 25 сентября 1949 года и снабженное подзаголовком: “В связи с заявлением президента США Трумэна о проведении в СССР атомного взрыва”. Сообщение было противоречивое, но достаточно прозрачное для тех, кто умеет читать советские газеты, а Иннокентий не только умеет это, но и учит свояченицу Клару. “23 сентября президент США Трумэн объявил, что, по данным правительства США, в одну из последних недель в СССР произошел атомный взрыв. Одновременно аналогичное заявление было сделано английским и канадским правительствами. Вслед за опубликованием этих заявлений в американской, английской и канадской печати, а также в печати других стран появились многочисленные высказывания, сеющие тревогу в широких общественных кругах”, — писала “Правда”, не подтверждая факта взрыва (вместо этого был дурацкий пассаж о многочисленных взрывных работах в СССР), но и не опровергая его… “Что же касается производства атомной энергии, то ТАСС считает необходимым напомнить о том, что еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР В. М. Молотов сделал заявление относительно секрета атомной бомбы, сказав, что „этого секрета давно уже не существует”…”
Заявление путаное, в нем сквозит ирония и самодовольство, в нем чувствуется характерная речь Сталина, желание похвастаться атомной бомбой и стремление всех перехитрить. Но мыслящий человек мгновенно поймет: это не Молотов блефует, это Трумэн выступает с обращением к нации по поводу советского ядерного взрыва. Кстати, дипломат Володин имеет доступ к иностранной прессе и знает языки — может и чужие газеты посмотреть, по роду службы положено.
Есть еще одно обстоятельство, которое влияет на сегодняшнее восприятие поступка Иннокентия Володина. Рухнул миф интеллигентского представления о США как оплоте “добра и свободы”. Иннокентий Володин исходит в своих действиях из представлений, выраженных дядюшкой Авениром, что атомная бомба в руках сталинского режима — это непременно война. “А зачем она — Родине? Зачем она — деревне Рождество?” — под этим вопросом в советский период нашей истории многие бы подписались. Считалось, что в руках ответственных американцев бомба не страшна, это только советская пропаганда пугает “поджигателями войны”. “Кто там помнит, что отвергли разумный план Баруха: отказаться от атомной бомбы — и американские будут отданы под интернациональный замок?” — размышляет Иннокентий. Сегодня ясно, что хоть режим Сталина и людоедский, но и в США принимают решение не ангелы. Когда бомбили Югославию, в тех же кругах, что прежде идеализировали США, порой звучали сентенции: “Хорошо, что у нас есть атомная бомба”. А план Баруха не лишен лукавства. Как говорит Грушенька в “Братьях Карамазовых” своей сопернице: “А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у меня ручку целовали, а я у вас нет”. Миру предлагалось поцеловать ручку США. Замок — замком, а монополия — монополией. “Вот и оставайтесь с тем, что у меня бомба есть, а у вас нет”. Рассекреченные относительно недавно американские планы первого ядерного удара, и в частности план “дроп-шот”, согласно которому на территорию СССР должны быть сброшены три сотни атомных бомб, тоже говорят о мечтах, которые рождает у военных ядерное превосходство. И хотя не следует придавать штабным играм военных статус государственных намерений, однако ж, если у враждующих сторон нет паритета, всегда есть соблазн претворить штабные планы в жизнь. Должно быть, понимая это, большинство выдающихся физиков, занятых в Манхэттенском проекте, считали, что атомными секретами надо поделиться с СССР, и если и не работали прямо на советскую разведку, то способствовали утечке информации.