Полка Андрея Василевского
Рафаэль Обер, Урс Гфеллер. Беседы с Димитрием Вячеславовичем Ивановым. Перевод с французского Елены Баевской и Михаила Яснова. СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 1999, 232 стр.
О французском издании этой книги уже писал Алексей Зверев («Новый мир», 1997, № 5), называлось оно иначе: «От Иванова до Невселя. Беседы с Жаном Невселем Рафаэля Обера и Урса Гфеллера». Два швейцарских журналиста беседовали летом 1994 года в Риме именно с Жаном Невселем, между тем первичен тут именно Иванов. В предисловии к книге Жорж Нива пишет, что ее стержнем является превращение сына поэта-символиста и ученого античника — мальчика, которого отец привез с собой в Италию в 1924 году, — в журналиста, француза по паспорту, языку и юмору, позаимствовавшего свой псевдоним (Невcель) у названия деревушки в Верхней Савойе, где он родился. В своих воспоминаниях Димитрий Вячеславович очень конкретен. Вот после революции семья живет в Баку непосредственно в университете, рядом — анатомический музей. Скелеты не производят на восьмилетнего мальчика большого впечатления, но однажды ночью он бежит по длинному коридору в общий университетский туалет, а навстречу идет человек и несет что-то на блюде. «И вот я вижу, что на блюде лежит отрезанная человеческая голова, — вероятно, он нес ее в лабораторию, чтобы высушить или анатомировать. Она была похожа на голову Иоанна Крестителя, а я, в коротких штанишках, оказался в роли Саломеи… Все детство я слышал разговоры о культе Диониса, об отрезанных головах — это входило в культы Диониса. Нас с сестрой очень веселило то, что с культом Диониса связаны животные — и козы, и овцы, целый зоопарк. Мы, конечно, прятались за занавеской, глупо хихикали, пока отец серьезно толковал с коллегами о важной роли козы в сцене на вазе. (Смеется.)» Вот такие эпизоды и делают книгу читабельной. Голова на блюде, оказывается, интереснее Ватикана, хотя и о Ватикане тут много интересного. Касаясь вероисповедных проблем, Иванов-Невсель ясно обозначает свою позицию («я француз и чувствую себя французом, поэтому соблюдаю западный обряд, но как русский по происхождению соблюдаю и восточный обряд»), не углубляясь в столь скользкие материи, и правильно делает. В приложении даны некоторые статьи французского журналиста Невселя из газеты «France-Soir»: «У Бориса Пастернака», «Новый Папа перед римлянами» и др. Русское издание, на московской презентации которого присутствовал восьмидесятисемилетний Димитрий Иванов, осуществлено при поддержке фонда «PRO HELVETIA» и общества «LOTERIE ROMANDE».
Дмитрий Воденников. Holiday. Книга стихов. СПб., «ИНАПРЕСС», 1999, 62 стр.
Ну не нравится Стелле Моротской («Знамя», 2000, № 4) эта книга, ее рыжий цвет и карманный формат, которые никоим образом не ассоциируются у нее с автором незабвенного изысканного «Репейника»: «Для меня остаются непонятными (а значит, неприятными) смысл и назначение затейливой ориентальной фигурки с зонтиком и опахалом, которая настойчиво создает „дизайн“. Но более всего мне не нравится редакторский текст, многозначительно размещенный на четвертой странице обложки и призванный, по-видимому, представить творчество поэта Воденникова гипотетическому читателю. Этот текст не просто безграмотен, бессмыслен и претенциозен — он написан человеком, который не любит Дмитрия Воденникова и не понимает его стихов». А Моротская — любит и понимает, знает их наизусть, засыпает с ними и просыпается и считает, что феномен стихов Воденникова — не филологический, а психологический, и эту психологическую сторону она разбирает подробно и убедительно, чего я делать вовсе не буду. В последнее время замечаю, что постепенно утрачиваю словарь, которым мог бы адекватно говорить о стихах, которые мне нравятся (о прочих — нет проблем). Я могу/умею их только цитировать…
…Или голосовать за них. Воденников — один из лауреатов сетевого литературного конкурса «Улов», членом жюри которого был и я.
Михаил Гаспаров. Записи и выписки. М., «Новое литературное обозрение», 2000, 416 стр.
«Записки и выписки» крупнейшего отечественного филолога, литературоведа, переводчика Михаила Леоновича Гаспарова печатались в журнале «Новое литературное обозрение» (с № 16, с перерывами) и были в конце концов удостоены премии Андрея Белого за изысканный жанровый опыт, претворяющий филологические маргиналии и технику фрагментарного письма в уникальный экзистенциальный текст. Текст же этот — объясняю для нечитавших — таков. «Анекдот. Я сказал сыну: я — тот козел, которого в анекдоте вводят в тесную комнату, чтобы потом выгнать, и людям стало бы легче. Сын, хоть и привыкший ко всему, сказал: „Никогда не мог подумать об этом с точки зрения козла!“…»; «Бог. В. В. Розанов одним и тем же инициалом обозначал Бога и Боборыкина»; «Вийон. А вдруг Вийонова прекрасная кабатчица, плачущая о молодости, вовсе никогда и не была прекрасной и это плач о том, чего не было? Так Мандельштам, по Жолковскому, пьет за военные астры, зная, что вина у него нет»; «Евграф. Бухарин при Мандельштаме и Пастернаке — это какой-то благодетельный брат Евграф русской литературы, стилистически отличный от доброго барина Луначарского»… И так много, много в алфавитном порядке (плюс еще статьи, эссе, ответы на анкеты). И по выходе в свет — обвал откликов. Александр Архангельский — среди всех комплиментов — уже обратил внимание на то, что в этой печальной книге выдающегося ученого, написанной в очень странное время, изысканные сведения, о которых никто из нас, невежд, не слышал, соседствуют с явными ляпами. «В конце концов всякий пишущий обрастает этими короткими почеркушками, — размышляет Александр Гаврилов, — у много пишущего и работящего человека их много. Если работать столько, сколько Гаспаров (а это, в свою очередь, предмет университетских сказаний), почеркушек становится очень много. В какой-то момент они, конечно, занимают все свободное пространство — а что остается, то и есть объемный образ их автора…» Но — «не будем отождествлять одинокого и обреченного, несколько гротескного „автора“, личность которого складывается исключительно из чужих текстов, с выдающимся историком литературы, стиховедом и переводчиком», — предупреждает Андрей Немзер, определяя жанр книги как (анти)постмодернистский (анти)роман и сожалея, что, не будь у нее столь удачного заголовка, он предложил бы именовать ее как последний роман Маканина — «Андеграунд, или Герой нашего времени»…