Действительно, вскоре за струями серебряных потоков начали вырисовываться вполне очевидные формы идеального стекла очень большого здания. И когда Малыш с Эйльли подошли к его подножию не оставалось и следа возникавших перед ними на протяжении пути эффектов грандиозной визуализации.
– Мы в полоса-периметре познания Первичной Относительности, – сказала Эйльли, когда они подходили уже к ряду металлически посверкивающих обрамлением стеклянных дверей. – Обернись!
Малыш взглянул назад – они находились на дне квадратной чаши со спускавшимися к ним концентрическими ступенями площади.
– Но мы подымались по ступеням ведь! – поразился Малыш. – Я ощущал хоть и лёгкое, но вполне отчётливое усилие в преодолении силы тяжести!
– Усилие затрачиваемое на подъём по Площади Нисхождения и Возвращения символизирует усилие прилагаемое человеком для проникновения в собственную глубь. И это также обустроено корифеями онейронавтики! – мило пожала плечами Эйльли…
Двери идеального стекла обернули себя вокруг них и ввели во внутреннее содержание величественного здания онейронавтики – SonAdarium.
И сразу же они утонули в Ничто…
Они находились с Эйльли посреди легко-белого свечения. Где-то вдалеке и в высоте лишь смутно угадывались контуры словно совершенно пустого здания в котором они оказались. Всё огромное здание было пусто и равномерно исполнено лишь этого непередаваемого Ничто…
– Голова кружится! – засмеялась Эйльли, увлекая Малыша за собой вперёд сквозь окружающий их туман млечно-белой пустоты. – Это форма входа, проницание – ипостась абсолютной истины любой из существующих и несуществующих реальностей!
Островок бытия в этой пусто-наполненной абсолютной истине всё же присутствовал и довольно скоро нашёлся. В центре всей этой безупречной освобождённости от всяческих форм и цветов они с Эйльли нашли почти неотличимую от окружения невысокую стойку-колонну, на которой была просыпанна горсть хрустальных искрящихся в разноцветьи песчинок инфокристаллов.
– Активируй любой, это вводная программа, – сказала Эйльли и осторожно уложила кристалл-хрусталик себе на язык.
Такого способа активации инфокристаллов Малыш вообще-то ещё не знал…
– Даже приблизительно не предполагаю принципа действия! – пояснила, смеясь ему Эйльли. – То есть как сработает знаю, а на чём основанно и почему вообще срабатывает – понятия не имею! Одна из услуг глубинной онейронавтики. Привыкай, здесь почти всё – то непонятно, то маловероятно!.. Как у вас говорили «Всё не как у людей!» :)
Малыш похлопал на всякий случай на Эйльли глазами и положил голубоватый кристаллик на язык. Кристаллик вспорхнул лёгким вкусом, и на инфоинсайдере активировались данные внутреннего строения SonAdarium’а.
731 статический и 137 динамических используемых миров… 17 этаж-уровней… Централ, в котором они находились был расчитан в номинальном режиме на пять-десять тысяч игровых мест пользователей и находился в распоряжении в основном выраженных профессионалов, которые определялись правилами как «конструкторы» и составляли процентов пятнадцать-двадцать от всех играющих онейронавтов… Остальные же игроки пользовались многочисленными филиалами структуры разбросанными онейрозалами и онейрозданиями различных игр и игровых миров по всему городу…
Они с Эйльли находились, согласно схеме расположения интерьер-отсеков, в небольшом помещении на нулевом уровне. И как только Малыш обратил внимание на этот факт, окружающее их Ничто тут же уступило место действительно небольшой вполне реалистично выглядевшей комнате.
Они стояли перед приветливо распахнувшимися дверями кубика перемещения обозначенного в маршрут-схеме как «взлёт-кабина». Оказавшись внутри, Малыш почувствовал словно лёгкое утомление. Эйльли ещё возилась с перемигивающимися кнопками выбора этаж-уровня…
Он очень отчётливо и внезапно понял, что остался абсолютно один. Рядом не просто не было никого – рядом и не могло никого быть! Никогда… Тоска одиночества вдавила ему плечи, и он медленно поднял глаза вверх… Чёрная сеть проводов прорезала и опутывала синее небо над ним… В отчаяньи ему стало жаль их, и он рванулся всем собой вверх сквозь исчезающие и рвущиеся в воздухе провода исходящиеся в струях всплеснувшегося о него потоками-молниями электричества…
Стихло сразу и так же внезапно. Они выходили из «взлёт-кабины» на нужном им этаж-уровне.
– Оригинальный способ перемещения, не правда ли? – улыбалась ему Эйльли. – Взлёты и снижения исключительно на собственных онейроресурсах.
– А ты?... – не понял Малыш.
– А я на своих. Взлетала над тишиной…
"История путешествий во сне, как и история философских или эстетических течений, относится к группе не имеющих абсолютных точек входа и выхода. Подобно любви к мудрости или же стремлению к красоте устремлённость к полёту свободной фантазии существовала всегда, не ограничиваясь ни началом ни концом… Человек справедливо не помнит времён, когда любое бы из подобных начал в нём отсутствовало.
Наблюдение за собственными снами известно со времён уже первичного самоосознания. Ряд первобытных племён делал первые неуверенные попытки использования примитивного сталкинга. Община выслушивала на утренних собраниях сны своих рядовых членов и пыталась строить свою организацию в соответствии с общей мелодикой снов. Здесь следует обратить внимание на два важных фактора.
Первый был более важен для самой первобытной общины и заключался в том, что метод приносил довольно серьёзные практические результаты, несмотря на повышенную ёмкость энергетических затрат сил и времени. Тогда ещё примитивные способы энергообмена, повсеместные опасности и короткий срок условной жизни делали время непропорционально дорогим, а усилия затрачиваемые на созерцание, анализ и синтез вполне могли показаться более, чем бесплодными. Но даже затрачивая энергетически плотные отрезки времени на исследование путешествий в ирреальности, первобытное племя внимавшее снам через определённые сроки далеко опережало в развитии своих соседей, и затраченные усилия в результате окупались сторицей.
Второй фактор более интересен для нас: попытки не мыслить, но пытаться прочувствовать, вели к осознанию превуалирующей энергоёмкости чувств. Повышенная (доминирующая) энергетика чувства обрабатывалась более скромной (производной) энергетикой мысли. И одной из базисных установок онейрологии настоящего также служит постулат о превуалировании энергетики чувства. Ошибка первичного самоосознания, которая отводила доминирующую роль в процессе постижения разуму мысли и не уделяла внимания разуму чувств, присуща многим разумогенезам на ранней стадии развития. Понимание чувства, как кода несравнимо более сложного относительно элементарных мысленных построений, приходит обычно на высоких стадиях развития разума. Но первые проблески этого понимания, как мы видим, имели место на самых ранних ступенях становления человечества.
Но развитие праонейрологии носило очень нестабильный, конечно, характер. Продвинутое в осознании племя вслед за возвышением своим, подчиняясь закону общей целесообразности социального выравнивания, частично подтягивало до своего уровня соседние племена и, за редким исключением, на время само утрачивало свои передовые исследовательские обычаи.
В целом же – как органическая ветвь познания – древняя праонейрология, медленно развиваясь, всё-таки не прерывалась и в эпоху государств древнейших нашла своё выражение в культах, учениях и религиях почти всех стран. Понимание истинной природы сна и яви, как взаимопроизводных и взаимодействующих основ бытия, было присуще великим культурным традициям древнекитайского и древнеиндийского направлений. Целостная традиция в изучении природы сна сложилась у древних майя и ацтеков.