Но прежде пленный всё же поделился с нами некоторой информацией:
Гудок. Выдал нас всё-таки гудок, как я и предполагал.
По словам, теперь уже покойного пленного, как его там, ах да — Коли, в погоне за нами они потеряли троих товарищей, которые теперь, наверное, бегают по окрестностям со свисающей изо рта слюной в поисках чего-нибудь вкусненького. Но наша победа никого не порадовала. Слишком дорогой ценой она нам обошлась.
С нашей стороны мы потеряли, кроме уже упомянутого дяди Миши, ещё двоих: бабулю в праздничном одеянии и её супруга — ворчливого, но не злобного старика. Поэтому и не возражал никто, когда совет — я да Антон — вынес пленному смертный приговор.
Пётр был легко контужен. Ему несказанно повезло. В момент попадания снаряда в кабину локомотива он находился у открытых дверей, ожидая там меня. Так что взрывная волна, отбросившая меня, подхватила также и его. Пролетев над мостиком, он удачно приземлился на насыпь, несколько смягчившую его падение. Там он и пролежал без сознания до окончания потасовки. Локомотиву повезло меньше. Взрыв и последующий пожар вывели из строя электронику и уничтожили часть панельной доски. И теперь мы все ожидали момента, когда очнётся единственный среди нас человек, способный вынести свой окончательный вердикт по поводу работоспособности дизелевоза — тот самый везунчик Пётр.
Я медленно поднялся на ноги и потянулся до хруста в суставах. Отжиматься я перестал пару дней назад, когда, исполнив вторую сотню этого упражнения на одном дыхании, ничуть не запыхавшись, понял, что теперь мне занятия ни к чему. Моё тело играючи справлялось с любой физической задачей, сколь бы сложной она ни была. Но рефлексы остались прежними, и я каждое утро разминал суставы и растягивал сухожилия.
— Ты куда? — спросила Кристина, открывая глаза.
— Доброе утро.
— Доброе. Дети спят?
— Угу. После произошедшей со мной метаморфозы они вообще, по идее, не должны просыпаться.
— Дурак!
— Сам горжусь! Пойду, гляну, что там с локомотивом.
— А я приготовлю завтрак.
Я обулся, поправил на себе одолженные Антоном джинсы и открыл дверь.
— Папа! — позвал меня заспанный голос.
— Да, сынок?
Марк сидел на верхней койке, свесив вниз ноги, и протирал кулачками глаза.
— Я тебя всё равно люблю, — с детской непосредственностью заявил он. — Только ты больше не меняйся, а то опять Алину испугаешь.
Я улыбнулся:
— Всё будет пучком, малыш! — пообещал я ему, хотя уверенности в том, сумею ли я сдержать своё обещание, у меня не было. И чтобы скрыть своё замешательство, я подмигнул выглянувшей из-под одеяла Алине и поспешно покинул купе.
Судя по количеству людей в тамбуре, этой ночью никто из них не спал. Меня они провожали такими же тревожными взглядами, как и накануне, но теперь в них не чувствовалась неприязнь, скорее жалость. Видно, за ночь они обсудили меня вдоль и поперёк. Час от часу не легче. Пройдя рядом с группой вооружённых дозорных, которые, вместо того чтобы стоять на своих постах, обсуждали события прошлой ночи, я открыл дверь и выпрыгнул на насыпь. Утро выдалось прохладным. Я, поёжившись, застегнул молнию куртки к подбородку.
Трупы убитых мной людей лежали там же, где их настигла смерть. Я до сих пор не мог понять, почему наша ночная перестрелка не привлекла внимания тварей. Ведь если наши расчёты оказались верны, то мы находились недалеко от города Пардубице и ряда небольших населённых пунктов, где они могли скрываться. Бежать им сюда было недолго, так почему же этого всё же не произошло? Почему мы всё ещё живы? Ответы на эти вопросы могли помочь нам понять природу нашего врага, выявить его слабину и при случае воспользоваться ею. Так или иначе, на этот раз нас оставили в покое.
Антон с Колобком и ещё двумя пассажирами стояли на мостике локомотива и о чём-то оживлённо беседовали. Завидев меня, Колобок приветливо помахал рукой и улыбнулся.