Нагревшийся за день асфальт отдавал накопленную теплоту обратно, а пожар огромного склада переполнял воздух едким дымом.
— Марк! — закричал я и остановился, прислушиваясь.
Все мои чувства были обострены до предела. Я медленно водил головой из стороны в сторону, пытаясь засечь любой звук, который бы мне позволил определить направление поиска. Наверняка Марк, пытаясь скрыться от погони, пошёл не по дороге, а какими-то окольными путями. А потом, блуждая по незнакомым местам, мог просто заблудиться.
«Что бы предпринял я, окажись на его месте?» — подумал я и осмотрелся.
К оружейной фабрике вела одна-единственная дорога. За ней находилась железнодорожная станция и бесконечные поля аграрных компаний. На противоположной стороне расположился город — единственное место, которое невозможно было качественно прочесать за столь короткое время, не говоря уже о том, чтобы найти в нём прячущегося ребёнка. Приняв решение, не факт что верное, я направился в город.
Угерский Брод, по меркам Чехии, был городом совсем небольшим, с населением всего около пятидесяти тысяч человек. Низкие дома частного сектора, старинный исторический центр и часть сохранившейся крепостной стены эпохи средневековья в прошлой жизни привлекали сюда много местных и иностранных туристов. Сейчас же всё это выглядело иначе — отталкивающе. Куча валяющегося повсюду мусора, стоящие на проезжей части узких дорог машины, разбитые двери и окна домов, опровергающие утверждение: «Мой дом — моя крепость», и многое другое. Я не имел ни малейшего понятия, где среди всего этого хаоса искать Марка. Выкрикивать его имя я уже не смел. Отовсюду слышались чужеродные звуки. Новые хозяева города пробуждались к жизни. Осторожно продвигаясь по центру проезжей части, скрываясь, по мере возможности, за стоящими на ней машинами, я внимательно осматривал каждый уголок, который мог бы послужить убежищем сыну.
«Где ты? Ну где же ты, сынок!» — повторял я одну и ту же фразу, как мантру.
Я где-то слышал, что мысли материализуются. Достаточно чего-то пожелать, и ты это непременно, рано или поздно, получишь. Может быть месяц назад я бы и посмеялся над этим, но не сейчас. Сейчас я нуждался в чуде, поэтому и действовал так, будто бы сын вот-вот объявится.
Тихий шорох под очередной машиной, за которой я укрылся, заставил меня насторожиться. Это был очень древний Ford Transit неопределённого цвета со спущенными колёсами и настежь открытыми задними дверями. Звук раздался снова. Он исходил откуда-то из-за кузова, и сердце моё ёкнуло.
«Неужели свершилось? Неужели он там, внутри?» — подумал я, прикладывая ухо к всё ещё нагретой от солнца поверхности кузова.
В машине кто-то определённо был, но не мой сын — это уж точно. Мой сын, хоть я и называл его иногда Симбой, рычать не умел. А существо, засевшее внутри, умело. Тихое, утробное рычание раздалось снова, едва я шевельнулся. Я взял оружие на изготовку и, обходя машину широким полукругом, добрался к её задней части. Кузов оказался набит разным хламом: какими-то тюками, разорванными чемоданами, из которых наружу вывалились чьи-то вещи, старым, покрытым ржавчиной детским велосипедом и деревянным конём с облезшей краской на боках. И ничего более. Я включил подствольный фонарик, руководствуясь скорее привычкой, чем надобностью. Я и без фонаря видел достаточно хорошо, чтобы понять, что в кузове никого нет. Осмелев, я подошёл ближе. Рычание стало громче.
«Да где ж ты засел-то?» — подумал я, останавливаясь.
Мои ладони вспотели от напряжения. Я подобрался. Валяющиеся под машиной вещи чуть заметно зашевелились. Я направил туда луч света и опешил. Я так привык к мысли, что кроме выживших людей и тварей на земле никого не осталось, что вид вполне себе нормальной собаки ввёл меня в ступор. Это была крепкая, коренастая собака какой-то неведомой мне бойцовской породы. Большая морда с тяжёлыми челюстями резко контрастировала с худым телом. Питалась она, видимо, из рук вон плохо, прячась ночью в каком-нибудь убежище, а днём рыская в поисках оставшейся еды. Рык повторился, собака оскалила зубы, глядя на меня исподлобья.
— Привет, дружок! — сказал я приветливо, отводя ствол винтовки в сторону. — Я тебя не трону.
Собака навострила уши, но выражение настороженности с её морды не исчезло. Я медленно снял с себя рюкзак и положил его перед собой. Собака, не поднимаясь со своего ложа, внимательно наблюдала за моими действиями. Покопавшись в боковом кармане, я нашёл небольшую баночку с консервированной мясной тушёнкой, открыл её и положил перед собой.
— На, ешь, — сказал я, поднявшись на ноги и возвращая рюкзак на прежнее место.