Он никак не реагировал. И тогда Кристина заплакала. Она крепко обняла сына, не переставая содрогаться от нарастающей паники всем своим телом. А я стоял там растерянный, не зная, что мне со всем этим делать. Мне самому хотелось рвать и метать — но мне нельзя было поддаваться эмоциям. Слишком многое от меня сейчас зависело. Со стороны лестницы послышался стон. Я оглянулся. Игорь начал приходить в себя. Он перевернулся на спину и попытался сесть. Но не тут-то было — сил у него на это явно не хватило. Я направился к офицеру. Пленница, которая успела полностью прийти в себя, проводила меня долгим, внимательным взглядом, в котором, кроме привычной злобы, угадывалось и нечто новое — уважение. Игорь снова застонал, и я подоспел к нему вовремя, чтобы не дать ему скатиться по лестнице. Его шатало из стороны в сторону, а всё лицо было залито кровью, которая вытекала из зияющей на лбу раны. Он сделал неуверенный шаг и чуть было не слетел со ступеньки. Я его подхватил и помог сойти вниз.
— Игорь, ты меня слышишь? — спросил я, направляя луч фонаря на лежащего в конце подвала Ганса.
Тот не подавал признаков жизни. Голова была повёрнута под неестественным углом. Я чертыхнулся — парень был мёртв.
— Что? — хрипло вопросил Игорь.
— Сработали пси, ты был в отключке. Но уже всё в порядке.
— Сейчас утро? — теперь уже едва слышно спросил он.
— Нет.
Он кивнул и тут же его стошнило.
— Как? — спросил он, отплёвываясь и вытирая рукавом губы.
Я протянул ему бутылочку воды.
— Это я тебя успокоил.
— Было за что?
— Не то слово. Ганс с Кристиной пытались меня прикончить, а ты тем временем открыл двери.
Он обеспокоено посмотрел в сторону дверей и нахмурился.
— Я их закрыл, — опережая его вопрос, сказал я, — а по пути грохнул пси. Ну вот как-то так. Так что, пока мы с вами в относительной безопасности.
— Ничего не помню.
— Ну да, не мудрено.
— Где остальные? — он повертел головой. Его глаза остановились на трупе Ганса, и он, шатаясь, направился к другу.
«Беда!» — подумал я, готовясь к долгому разъяснению. И тут я вспомнил о своих собственных ранениях.
Одеться как следует, после моего выхода наружу я не успел. Я был бос — в одних камуфляжных штанах и разгрузке на голом теле. Но при этом я не чувствовал никакого дискомфорта. На теле — в том месте, куда попали, выпущенные Гансом, пули — зияли едва виднеющиеся отверстия. И лишь подсохшая кровь свидетельствовала о том, что они не являются врождённым дефектом моей кожи. Я провёл пальцами по ранам и не ощутил никакой боли. Мой взгляд скользнул по правой руке, и я с удовлетворением хмыкнул. Повреждённые пальцы практически отрасли — и лишь ногти, или когти, я уже и не знал, как их назвать, оставались в зачаточном состоянии. Моё тело с каждым разом регенерировалось качественнее и быстрее. То ли вирус был тому виной, то ли чудодейственная способность Аделаиды. Болевой порог снизился — как у бультерьера — на самое дно сознания. Я не чувствовал холода, но зато постоянно думал о еде. С тех самых пор, как я стал преображаться, голод был моим неразлучным спутником. Я себя сдерживал, как мог — ведь в первую очередь мне нужно было думать о семье. А провианта всегда не хватало. Вот и сейчас я уловил себя на мысли, что думаю о большом, сочном стейке.
Из этих сладостных раздумий меня вывел голос Игоря:
— Мёртв.
Это всё, что, на вздоры моим ожиданиям, произнёс офицер — после чего стал подниматься по лестнице к двери.
— Стой! Ты куда? — спросил я, напрягаясь.
Он ничего не ответил, лишь поднял руку в успокаивающем жесте. Поднявшись наверх, он приложил ухо к двери и прислушался. Я оглянулся назад. Кристина так и стояла — с отрешённым видом рядом с Марком. Обнимая его и гладя сына по волосам. Меня кольнуло угрызение совести. Я тут думаю о стейке — а тем временем мой сын всё никак не может опомниться от шока. Аделаида сидела на корточках, в свою очередь прижав к себе Лукаса. Свет от подствольного фонаря освещал помещение достаточно хорошо, чтобы они меня видели — и я несмело улыбнулся, но мне никто не ответил взаимностью. Меня снова вывел из раздумий голос Игоря:
— Тихо.
Он смотрел на свои часы, подсвеченные тусклым зелёным светом.
— Три ночи, — констатировал он.
— Ещё три часа — и сможем выйти, — кивнул я.
— Как выйти? — не понял он. — Ведь ты же сам говорил, что копать нужно.
— Уже не нужно. Долго объяснять, — отмахнулся я. — Ждём рассвета — и валим.
У меня не было ни сил, ни желания рассказывать, как я снял входную дверь, открыв, таким образом, доступ солнечным лучам в коридор дома. Меня сейчас волновало состояние моего сына, Кристины и не в последнюю очередь — Ады с её братом, к которым я успел сильно привязаться.