- Гадаешь, а? - Хлопнув по лбу коня, в тени которого сидел Рагдай с Крепом, на траву грузно опустился Ацур. Соломенная борода его растрепалась, волосы сосульками прилипли к мокрому лбу, лицо было красным настолько, что исчезла конопатость. Варяг поправил железные поножи так, чтоб они не резали по коленям, и уложил меч рядом.
- Сижу. Жду, - ответил Рагдай, подняв глаза от книги и уставившись на жёлтую бабочку, севшую на плечо варяга.
- Князь решил ударить по франкам у леса. Знаешь? - Ацур повернул голову к Крепу открывшему глаза. Тот кивнул.
- Нас всех перебьют, и валькирии вплетут наши кишки в свою бесконечную сеть, клянусь волком Фенриром, глупо так умирать! - Ацур сощурился. - Он никого не слушает. Я ничего не могу сделать. Иди скажи ему. Ты можешь. Ты говоришь внутренним голосом. Рагдай, очнись!
- Что, Ацур?
Жёлтая бабочка свела и развела крылья. Рагдай долго смотрел на неё, потом перевёл взгляд на Ацура. Тот продолжил:
- Вишене всё равно. Он справляет тризну по Гельге. Все пьют грибной отвар. Даже Ладри. Хитрок мог бы сказать князю, но он лежит опьянённый твоим снадобьем. Не может проснуться. - Ацур упёр руки в бёдра, бабочка слетела.
- Это всё Семик с Ломоносом и Тороп, - сказал Креп. - От самого Вука шептали князю: зачем идти в даль неведомую, когда вокруг всего много, бери.
- Полтески, наверное, уйти смогут. Другие - нет.
Рагдай закрыл книгу, оглянулся: погребальный костёр совсем потух. Покосившаяся чёрная поленница в круге жёлтой и седой от пепла травы едва курилась. Прочь от костра, под руки, Эйнар и Свивельд вели незрячего Терна, прижимающего к животу небольшой кувшин с замотанной горловиной.
- У у... - выдохнул Ацур почти угрожающе. - Этот аварский шёлк, что ты надел на себя после сечи у Моравских Ворот, изменил тебя сильнее, чем две зимы в Миклгарде, клянусь Тором.
- Хороший халат. - Подняв к глазам стёганый шёлковый рукав, испещрённый мелкими фигурками людей, драконов и островерхих башен, кудесник хмыкнул и провёл им по едва зарубцевавшемуся шраму через левую щёку. - Помнишь Решму?
- Того товарина из Яробужа, что князя побуждал тебя убить?
- Да. Того.
- Что он тебе? Говорят, его Дусь в болоте утопил, - раздражаясь, ответил Ацур. - Не пойму. Стовов нас губит, а ты вспомнил Тёмную Землю.
- Решма был не товарин. Он той же породы, что Мать Матерей, - сказал Рагдай, и в его усталых глазах полыхнул огонь веселья. - Клянусь Чёрной Книгой, Решма тут, недалеко. Я слышу гул в облаках, как три года назад над Болотовым болотом. Я видел Решму на Одре так же хорошо, как вижу сейчас франка на холме. Я чую, что ему нужен Золотой Шар. Он жаждет Золотой Шар, как жаждал влезть на Медведь гору.
Ацур отшатнулся, обмяк, потом скрипнул зубами, сгрёб ножны меча, так что хрустнули перстни и пальцы, резко встал:
- Клянусь Одином, вы все лишились ума. Я пойду и убью Стовова. Без него не будет ничего. Полтески, бурундеи и стребляне не станут слушать Семика и Скавыку.
- Стой! - Рагдай схватил варяга за штанину. - Слушай меня, Ацур из Хевда. Иди и скажи Стовову, что если он будет ждать темноты, то я уговорю Вишену и варягов тоже ударить по франкам.
Прошла целая вечность, прежде чем Ацур молча кивнул и ушёл в сторону шатра Стовова.
- Ты не сможешь уговорить варягов напасть на франков. Все умрут прежде, чем стрела десять раз упадёт на землю, - глядя на уходящего Ацура, сказал Креп.
- Я не буду их уговаривать, Арбогаст утром напал на аваров и убил Ирбис хана. - Рагдай осторожно передал Крепу книгу и стал загибать пальцы: - Золото и шар были у Ирбис хана. Хитрок прошёл по его пути от самой пещеры на берегу Маницы. Везде он видел или тяжёлые возы, или следы от них. По всем приметам сегодня день Шестокрыла. Золото. Это золото заговорит. Нужно ждать.
- А если всё будет как прежде? - Креп завернул книгу в просмолённый кусок льна. - И сколько ждать?
- Как прежде не будет, - торжественно произнёс Рагдай, потом хитро покосился на Крепа и добавил, почти едко: - Кто кудесник, ты или я? Кто может оживлять умерших конунгов, говорить с Матерью Матерей и делать мечи из небесной стали?
Креп поспешно отмахнулся:
- Ты, ты.
- Знаешь, Креп, уже два дня мне чудилось, что в воздухе есть что то большое, плотное, быстрое, извергающее гул, как раскаты далёкого грома. - Рагдай повертел перед собой сжатый кулак, как будто что то вкручивая. - Что то произойдёт. Нужное нам. Слышишь?
- Это падают камни в горах, - невозмутимо сказал Креп.
Рагдай с сомнением покачал головой. Поднявшись, кудесник медленно пошёл к шатру Стовова. Под ногами с нежным шелестом сминалась сухая трава, прыгали в разные стороны жуки, разлетались мошки и бабочки. Земля, скрытая клевером и разрыв травой, была тверда и бугриста. Пройдя мимо осёдланных коней, привязанных вкруг к воткнутой в землю рогатине, и рассеянно махнув рукой приветствовавшему его бурундею, красному от жары, выверяющему упряжь, Рагдай перешагнул через лежащие на земле щиты. Несколько навесов из грубой льняной ткани, в которые бурундеи перед сожжением обычно заматывали своих мертвецов, натянутые на копья, давали клочки тени, отданные Мечеку, слабым и раненым. Прочие сидели, оборотясь в сторону леса и аквитанцев, под открытым солнцем уже с полудня. Их лица блестели, а длинные волосы и бороды слиплись, как пучки водорослей, вынутых из воды, глаза были скрыты плотно сжатыми веками, отчего у висков собрались морщины, усы ощерились, и казалось, что воины улыбаются. Пластинчатые панцири, серые от пыли и отсутствия обычного ухода, были разогреты так, что на них трудно было удержать ладонь. Кожа рубах и поножей сделалась на вид сухой и шершавой, как старая недублёная шкура, выброшенная из за негодности кожемяками.
Костёр, затушенный утром, был черен и мёртв. Изготовившись по приказу Стовова к сшибке, они, как обычно, с утра ничего не ели, даже сухарей. Однако обильное питьё на солнцепёке уничтожило появившуюся было лёгкость и бодрость, о чём сообщил Рагдаю седобородый Мечек. Он добавил ещё, морщась, словно от боли, что если до сумерек Стовов не решится ударить по франкам у леса, то всех его мечников сможет одолеть один стреблянин, потому как они просто попадают с лошадей при переходе с шага даже на лёгкую рысь. И сказал ещё, опуская глаза, что, наверное, если б вместо него пошёл вирник Кудин, если б тогда не подломилась его острога перед медведем, то Кудин смог бы увещевать Стовова Багрянородца.
Между бурундеями и дедичами, сидящими вокруг шатра Стовова, было шагов десять истоптанной земли. Дедичи выглядели бодрее, но только Ломонос и Тороп удовлетворённо переговаривались. Остальные сидели, молча щурясь. Стариков полтесков с расчёсанными надвое бородами перед пологом шатра теперь не было. Внутри стояла тишина. Когда через плотную ткань прорвался голос Ацура и односложные ответы князя, Рагдай отчего то, не пройдя последние пять шагов до шатра, повернул направо, миновал изнывающих от жары и безделья, голоспинных стреблян, похлопал по волчьей морде на голове дремлющего Ори и опустился на траву рядом с Вишеной и Эйнаром, в трёх шагах от варягов, только что закончивших тризну.
- Уговаривать меня пришёл, колдун? - по склавенски спросил конунг, прикрываясь от солнца ладонью. Он был по прежнему бледен.
Рагдай отрицательно покачал головой и жестом отказался от протянутой Эйнаром плошки с остатками дурно пахнущей белой жидкости.
- Скажи, Вишена, тогда, три лета назад, когда вы пошли, чтоб отправить вещи Матери Матерей на вершину Медведь горы... Что там было?
Вишена переглянулся с Эйнаром:
- Я думал, ты пришёл уговорить меня ударить вместе со Стововом по тем франкам у леса, - почти разочарованно ответил Вишена.
- Не знаю, как Стовов, а мы решили идти на Пражу, как велел Дагобер, но, не доходя до города, напасть на тех франков, что пойдут за нами, и уйти к перевалу, к ладьям, - пояснил Эйнар, многозначительно похлопав себя по животу: начищенная его кольчуга сияла и искрилась. - От костра Гельги мы взяли много углей. Намажемся. Ночи тут очень чёрные. Будем как Локи, превратившийся в тюленя, чтоб добыть золото Гулльвейг.