В толпе началось движение, послышались ворчание, покашливания и шептания. Некоторые чародейки неуютно поежились, украдкой поправляя декольте и оглаживая юбки.
— К тому же, госпожа консилиатор, — улыбался Манфред, — в детстве вы очень любили ярких птичек со всех краев света, у вас даже была целая коллекция. Вы всегда радовались, когда вам дарили очередную пташку. Помню, как вы плакали, когда кот сожрал вашу любимую колибри… Ну а вы, дорогой племянник, — Манфред уставился на Пауля, — любили в детстве оловянных солдатиков и кукол… правда, потом вы полюбили отрывать им головы, но, если память не подводит меня, вас от этого отучили. Надеюсь, с моими подарками этого не случится.
Пауль, успев немного успокоиться, насторожился и пристально вгляделся сперва в дядю, затем в обворожительно улыбающихся девиц.
— Да-да, мой дорогой племянник, — покивал Манфред, — эти очаровательные пташки и куколки из дальних земель составят вам изумительную компанию и сейчас, и после. А что самое главное — совершенно бескорыстно и без допинга. В отличие от магистра ван дер Дорп, — заметил он, — у которой явно передозировка афродизией. Эй! — крикнул Манфред. — Выведите ее уже на свежий воздух, иначе она прожжет пол.
Пристыженная Ирма покраснела, обиженно поджав губы, однако от предложенной каким-то чародеем руки настойчиво отказалась и не пожелала терять почетное место рядом с младшим магистром Собрания.
У Пауля задрожала рука. Он предпочел быстро спрятать ее за спину и упрямо вздернул подбородок:
— Оставьте этих… распутниц себе, дорогой дядя.
— О-о-о-о, дорогой племянник, — раздосадовано протянул Манфред под звон бубенцов, — вы не знаете даже и толики достоинств этих очаровательных созданий. Во-первых, — он разогнул палец руки, которой обнимал байфанку, — они ни слова не говорят по-менншински, а молчание для женщины — великолепное качество. Во-вторых, — чародей оттопырил палец на талии дхартийки, — почти не понимают по-менншински, что тоже прекрасно — избавит от долгих и пустых разговоров. А? А? — Манфред хитро подмигнул. — Одни только эти качества делают их изумительными. Но ведь это еще не все. Взгляните, дорогой племянник, — первый мастер мягко подтолкнул девушек, те выступили вперед, а он покрутил пальцами в воздухе.
Девушки послушно покрутились на месте, семеня ножками по полу. На втором обороте байфанка встала на носок туфли и согнула в колене правую ногу, отведя в сторону, потом подняла ее, идеально прямую, выше головы, все так же вращаясь вокруг своей оси. Затем откинулась назад, вставала на руки и, под удивленный вздох гостей совершив завораживающее веерное движение ногами, цокнула каблуками по мрамору, оказалась в нормальном положении, согнувшись в поклоне чуть ли не пополам. Из толпы послышались редкие хлопки Фредерика Кальтшталя.
Примо антистес легонько похлопал девушек по попкам, подгоняя их к любимому племяннику. Майсун дважды сделала колесо, встала на руки и дошла на них до Пауля, держа ноги идеально прямо. Аша завертелась, приплясывая, крутя бедрами, делая сложные пассы руками и энергично качая пышным бюстом. Кто-то в толпе охнул, испугавшись, что хлипкие шелковые ленточки не выдержат такой тяжести, и необъятное бесстыдство выпадет на всеобщее обозрение.
Майсун встала перед Паулем, развела крепкие ноги, хвастаясь растяжкой. Кто-то из присутствующих дам прикрыл мужчинам глаза. Адъютор уставился на узкую полоску белья, лишь номинально прикрывающую промежность байфанки. Судорожно сглотнул. Майсун ловко перевернулась, села на шпагат и медленно сомкнула ноги, вырастая перед Паулем, будто змея. Ирма ван дер Дорп хотела возмутиться, но акробатка нахально оттеснила ее павлиньим хвостом и прижалась к адъютору всем своим гибким телом, оккупировав его правую руку.
Аша просто властно отогнала своим авторитетом чародейку слева от Пауля, призывно качнула тяжелыми грудями и притиснулась ими к адъютору, оккупировав его левую руку.
Младший магистр, испытав все грани смущения, неловкости, стыда и унижения, оказался в полной оккупации, отрезанный от поддержки и союзнической помощи, прямо как имперская армия под Вьюпором три месяца назад, которую вынудил капитулировать конвентинский выскочка. Пауль закрыл глаза, побелел и закачался на ногах.
—…Возмутительно, — донесся женский шепот с одной стороны.
— Мы немедленно покинем это гнездо распутства! — донеслось с другой.
— Да погоди ты… — послышался мужской шепот с третьей.
—…Прелестно. Надо срочно узнать, где такому выучиться.
— Не с вашими скромными… возможностями, любезная Катарина.
— На мои возможности, любезная Инесс, еще никто не жаловался…
—…А скажите, герцог, Его Величество не планирует ли отправить в Байфан посольство с Коярских остров?
— Ваше Высочество, неужели у кайзера появились интересы в Теймине?
— Ну что вы, герцог, я интересуюсь исключительно как аполитичное гражданское лицо. Вы же знаете мою страсть к путешествиям…
—…Ну вот, осталось только привести в Зал Собрания гарем кабирского султана. Что подумают люди?
— То же, что и обычно, магистр. Никто не заметит разницы.
— А? А? Ааааа? — весело протянул Манфред, опираясь на трость. — Что я говорил? И это лишь малая часть их достоинств. Не стоит благодарностей, дорогой племянник, — раскланялся он, — радуйтесь и наслаждайтесь!
Пожалуй, у приемов, устраиваемых Ложей, все-таки было одно радикальное отличие от светских, о котором дворяне если и знали, то отказывались понимать, — быстрая отходчивость. Даже о самой эпатажной и непотребной выходке первого мастера, чья слава полубезумного скандалиста гремела на всю столицу, забывали почти сразу.
Поэтому чародейская часть гостей приема ощутимо расслабилась. Кто-то даже пожаловался, что сегодня выступление примо антистеса прошло на удивление мягко, не то что в прошлом месяце, когда во время юбилея одного многоуважаемого пожилого магистра огни салюта в небе над столицей сложились в маленький, печально обвисший фаллос и надпись «С днем рожденья, старый хер!». Кто-то завистливо посматривал на презентованных пташку и куколку, а кто-то счел необходимым поздравить виновника торжества с такими замечательными подарками. Торговля людьми Ложей, конечно, осуждалась, но понятие «человек» до сих пор оставалось размытым и не мешало высокопоставленным магистрам заиметь экзотическую диковинку в спальню или чтобы удивить гостей.
Казалось, опасность миновала и вечер продолжит течь в том же спокойном русле.
Фридевига, забыв о выбранной для себя роли, приблизилась, разогнав всех конкуренток и даже девушек Манфреда, и положила руку сыну на плечо. Белый, как полотно, Пауль фон Хаупен-Ванденхоуф стоял, словно погрузившись в транс. Однако прикосновение матери привело его в чувство. Он распахнул горящие бешенством и ненавистью глаза, скинул руку Фридевиги. Адъютора затрясло.
— Пауль… — властно прошептала Фридевига. Материнского слова обычно хватало, чтобы Пауль успокоился, но явно не сегодня.
— Убирайся! — прохрипел он в наступающей тишине. — Забирай своих шлюх и черную обезьяну…
Манфред выразительно изогнул бровь. Почти точь-в-точь как это делала госпожа консилиатор. Набожный человек, окажись он в приемном зале, увидел бы, как к рогам у тени чародея добавился еще и хвост.
—…Иначе я прикажу вышвырнуть тебя со всем твоим цирком!
Примо антистес посмотрел на кружевную манжету рубашки и смахнул с нее воображаемую пылинку.
— Вы забываетесь, дорогой племянник, — нравоучительно сказал он. — Мы — магистры Ложи, а значит, равны перед Равновесием и не можем кому-то приказывать, только решать коллегиально. Если вы хотите меня вышвырнуть, мы должны немедленно собрать консилиум, вынести этот вопрос на обсуждение и проголосовать. Но… кто сегодня в здравом уме будет заниматься подобной ерундой? Сегодня все должны веселиться и развлекаться! Всем сыру, вина и клубничного торта!
— Тогда я тоже развлекусь! — крикнул Пауль, хватая Майсун.