Рядом бежала женщина в черном, с виду прихожанка. Она норовила обогнать священника и, повстречавшись с ним взглядом, отвесить поклон, но это плохо удавалось ей: святой отец был крепче в шагу, да к тому же на него работал звонарь — удары колокола прибавляли сил.
Черная ряса будто означала пришествие вечера, и с ее появлением город помаленьку укладывался на покой. Закрывались ворота — было слышно, как колесико, приспособленное к основанию ворот, скользит по кирпичному желобку, как гремит трехфунтовый замок, закрепляя засов. Незримый механизм выпускает решетчатое чудо, свитое из толстых прутьев, покрывая всю площадь пространного витринного стекла, — человек включает механизм и озирается по сторонам, отыскивая случайного прохожего и приглашая разделить восхищение. На окна особняков, предусмотрительно отступивших в глубь дворов, падают жалюзи, они падают с заученной послушностью, одно за другим. Маленькие человечки, украшенные розовыми плешинками, усами и подусниками, в цветных жилетках и охотничьих куртках, расшитых по сукну и коже толстым шнуром, убегают за парадную дверь, будто это не дверь дома, а врата крепости.
Вечерний звон, отмеренный правильными вдохами и выдохами, стелется над городом, и, попривыкнув, голуби дремлют на карнизах домов, приготовившись вместе с городом к ночи. Все сникло в сладкой полудреме, все отдало себя во власть приближающегося вечера, неукротим лишь солдатский шаг святого отца — просторная ряса не без труда вмещает метровый шаг. Кажется, гости совершили то, что не удалось женщине в черном: они были в монастырской церковке, когда чернобородый пастырь еще побеждал булыжную площадь.
Вечерняя служба уже началась. Шевцов вошел в церковь и ощутил запах мужского пота, — видно, для братии, поместившейся в церкви, эта служба венчала долгий день, полный немалого усердия. Нельзя сказать, чтобы приход гостей вызвал у них переполох. Усталость укротила любопытство. Головы были опущены, глаза полузакрыты, и не было охоты их открывать. Голос священника, читающего молитву, точно напитался дымной полутьмой, отстоявшейся в церкви, — он, этот голос, не мог возобладать над церковными сумерками. И, быть может, охраняя эту полутьму, свечи сеяли свой робкий свет, отражаясь в стекле и бронзе. Когда в тишину врывались голоса хора, огонь свечей вздрагивал, и легкое мерцание возникало на стекле и бронзе, будто гладь стоячей воды потревожил камень, — в такую минуту с лиц молящихся исчезала та отрешенность или безразличие, что были прежде.
Чернобородый человек с солдатской споростью в шагу нагнал гостей. Не без удовольствия молодой настоятель, назвавшийся отцом Порфирием, показал гостям большие и малые службы монастыря. Если бы осмотру монастыря не предшествовало посещение церкви, все увиденное можно было принять за экономию преуспевающего степняка-помещика. Настоятель устроил смотр: амбары с зерном, подполы, полные картофеля, винные подвалы, точно графленные рядами бочек с крепкой монастырской влагой, кладовые с копчеными окороками, по-здешнему красно-коричневыми, городок мастерских, точно квартал ремесел в средневековом посаде, и в них кузнецы, лудильщики, гончары, краснодеревщики, ковроткачи, механики, оружейники, трактористы... Монах на тракторе? И не только на тракторе — на сеялке, на комбайне. Преподобный Порфирий не обманывался насчет умения монаха управлять машиной — ирония, с какой он смотрел на безусого служку, восседающего на тракторе, была откровенной.
Настоятель поднял руку, дав понять служке, чтобы тот сошел с трактора.
— О-о-о... доамне думнезеуле... О-о-о... бог мой! — воскликнул настоятель, взявшись сам за рычаги. Машина была послушна его рукам, она двигалась без рывков, легко разворачиваясь, ускоряя и замедляя ход: не иначе, сановный поп, прежде чем стать настоятелем, был трактористом. — Бун!.. Хорошо! — произнес настоятель и сошел на землю.
Что скрывать, Юре был интересен настоятель. По всем кондициям перед Шевцовым был поп, которого голыми руками не возьмешь! Но не следовало отрицать и другого: преподобный был способностей недюжинных. Да что там говорить: современный поп, в самом облике которого сказался наш век... Но вот вопрос, который волновал Юру: что дает удовлетворение деятельному попу — возможность служить богу или ладить хозяйство?
Как приметил Шевцов, все было здесь внушительно весомым, тяжелым, сытым и не очень вязалось с зелеными лицами братии, — Юра обратил внимание на лица эти еще в монастырском храме, объяснив их цвет желто-зеленым блеском, который бросали на все окружающее горящие свечи. Но эти лица были зелеными и вне церкви. Все, что попадало сейчас в поле Юриного зрения, было заряжено энергией, — безвозвратно ушло то время, когда монах ходил по земле неспешным шагом. Нельзя сказать, что этому движению дал толчок преподобный Порфирий, — двигалось и без него.