— В Шахты? Что так близко? — отозвался Егор. — Я думал, за хребет Уральский...
Варенцов смотрел на Егора. Тот сейчас вздыхал громче обычного. Странное дело, но братьев устраивал этот тон, чуть-чуть шутливый. Грубая простота их речи призвана была скрывать отношения куда какие сложные. Не без любопытства и тайной зависти Варенцов следил за жизненной стезей брата. Этот короткошеий человек, в облике которого едва угадывалась фамильная варенцовская кряжистость, был определенно удачлив. Варенцову казалось, что колхозы придуманы для таких, как Егор, для такого, как у него, тщеславия и краснобайства. Фантазер... не по земле ходит!.. Пока Варенцов возводил у протоки свои хоромы и обносил их колючей акацией, Егор обратил балки в пруды и заселил их рыбой, а сейчас вознамеривался поднять лозу на гору. В балках каменистый грунт, и рыба помрет с голоду, а на горе влаги не хватит даже для этой лозы... Фантазер! Смешно: сом и... фантазия!
— Встретил я тут ненароком Михаила Кравцова... с вечера, — сказал Егор, не глядя на брата.
— Ну?..
Егор сжал и разжал круглые свои кулаки, пальцы сгибались, точно смазанные, ни один не хрустнул.
— Не бери греха на душу. Они любят друг друга. Наталья и Михаил...
— Ну так что ж?..
— Ты не мешай им... понял? Не надо. У Мишки характер отцовский — кремень.
Варенцов вдруг усмехнулся.
— Значит, напоролась коса на камень?
— А ты как думал? Напоролась! — Он всмотрелся во тьму. — Никак Ната идет? Она!
Подошла Ната, поклонилась Егору, встала поодаль, дав понять, что не хочет мешать беседе старших.
— Нет, ты не уходи, Наталья, — молвил Егор требовательно, как умел говорить, когда хотел показать характер. — Я вот что хочу сказать, племянница. Коли дело у вас с Михаилом дошло до свадьбы, имей в виду: я хочу, чтобы твоей дружкой была моя Маринка... Ты поняла меня? Одним словом, мне по душе твой выбор, племянница...
Все с той же кроткой почтительностью Ната наклонила голову, вошла в дом, вошла и точно унесла все слова — наступила тишина.
— Ты знаешь, как это называется, брат? — спросил Варенцов.
— Как? — обратил смеющиеся глаза на Варенцова Егор.
— Ты присвоил право, какое тебе не дадено ни богом, ни дьяволом...
— Это как же понять?
— Ты сказал Натке то, что я ей должен сказать, — тебе это ясно?
— Ясно, конечно, но ведь это слово мое. Понял: мое, не твое... Я сказал, а ты как сам знаешь...
Вспыхнули фары и погасли... Вот она, тихоня Климовна: знает, однако, к кому с челобитной идти, знает!
Варенцов пошевелил бровями: стояла здесь сейчас Егорова машина, был он сам или это все померещилось?
Варенцов поднялся в дом, не зажигая света, пошел из одной комнаты в другую. У Наты было темнее, чем в остальном доме, но он постоял, дожидаясь, пока глаза свыкнутся с темнотой. Не хотелось зажигать света. Он увидел стул, придвинутый к кровати, и на нем ночную рубашку, необычно нарядную, — Ната купила ее накануне. Это какое-то наваждение — последние дни в ней пробудилась страсть к ночным рубашкам.
На столе лежал альбом Дионисия. Ната точно не закрывала его с того вечера — та самая страница. Однако почему та самая? Что остановило ее здесь? Дионисьевы ботоматери, что тоже объяснимо, или воспоминание об отце Петре? Странно, ночь — хоть глаз выколи, а альбомный лист отсвечивает. Точно источник света в самой книге... Значит, звездочет и математик? Варенцова осенило: математик?.. Нет, нет, все совершится пристойно: математика ведь не заражена религией. Больше того, она даже антирелигиозна.
Варенцов зажег свет, прямо взглянул в зеркало: как бывает в жизни... Из этой рыжей кожи, обсыпанной зелеными веснушками (да, зелеными) и красной шерстью, вот из этой же, из этой... родилась неземная красота Наты... Не чудо ли?
Неделя третья
Вечер наступил внезапно, и белостенные домики окраины стали сине-голубыми. Они точно восприняли краски звезд: тревожный пламень Марса, льдистый блеск Венеры, благородное мерцание Полярной. Была в этих красках еще прозелень, до оскомины травянистая. Откуда она взялась, коли ее не было в звездной палитре? Не участвовали тут краски околоземного простора, который, как это случалось подчас на рассвете, истово зеленел в лучах могучего светила?
Произошло почти необычное: их тропы с отцом Петром сегодня пересеклись. Она поспешала к подружке, а он шел своим обычным путем от дома у кирпичного завода к церкви. Она увидела его издали и хотела нырнуть в соседний дворик, но по неизвестной причине не сделала этого, а, замедлив шаг, пошла ему навстречу. Он приметил ее и улыбнулся — замешательство Наты льстило его самолюбию.