Я никогда не боялся недостатка в пресной воде; когда в сухое время года запас ее, взятый с корабля и собранный мною в дождливое время года, начинал истощаться, я перегонял морскую воду, – кипятил ее в своем котле и затем буквально по каплям собирал получающуюся пресную воду. Вода была единственным моим напитком, потому что весь чай и кофе, которые я нашел на корабле, были совершенно негодны к употреблению.
Сильные птицы, в изобилии водившиеся на острове, натолкнули меня на новую идею: почему бы мне не повесить им на шеи послания, которые они могли бы отнести к людям? А может быть они принесут мне помощь, – кто знает? Задумано – сделано. Я достал много пустых жестянок от сгущенного молока и при помощи огня отпаял у них дно. На этих кружках я нацарапал острым гвоздем послания, где в немногих словах сообщал о кораблекрушении и об ужасных условиях своей жизни, указал также приблизительное местоположение островка. Таких пластинок я приготовил несколько на различных языках: английском, французском, плохом голландском, немецком и итальянском. Потом я привязал их к шеям пеликанов, посредством рыбьих кишок и полосок из кожи акулы, – и испуганные птицы быстро понеслись через океан, до такой степени пораженные таинственной тяжестью, что никогда уже более не возвратились назад на остров. Лет двадцать после этого, когда я уже возвратился в цивилизованный мир, я как-то рассказал эту историю о птицах-посланниках нескольким старожилам Фримантля, в Западной Австралии, и они сообщили мне, что один старый лодочник, живший недалеко от устья Лебяжьей реки, видел много лет тому назад пеликана, на шее которого висела тонкая металлическая пластинка, на которой было написано на французском языке послание от какого-то потерпевшего крушение.
Моя жизнь была так страшно однообразна, а развлечения так ограниченны, что я с детской радостью встречал самую пустячную случайность. Например, однажды в чудную июньскую ночь я услыхал на дворе какой-то сильный шум; выйдя посмотреть, что бы это могло быть, я увидел целые тысячи птиц, очевидно, попугаев. Я пошел и опять лег, а утром с неудовольствием нашел, что мои гости съели почти весь мой хлеб. Птицы были еще здесь, когда я вышел утром. В воздухе стоял звон от их веселой болтовни, но шум этот показался мне чудной музыкой. Большая часть их была серовато-желтого цвета, с белыми клювами. Они совсем не боялись меня. Я свободно ходил между ними и даже не согнал их со своей нивы: так обрадовался случаю видеть жизнь кругом себя. Но на следующий день они, к величайшему моему сожалению, собрались улетать; когда они поднялись высоко к небу, я не мог не позавидовать их благословенной свободе.
Я вел счет этим долгим дням посредством жемчужных раковин, потому что не все они были употреблены на постройку моего жилища.
Я клал их в ряд, одну подле другой, по одной на каждый день, пока их не набиралось семь; тогда я откладывал одну раковину в другое место, означающее неделю. Другая кучка раковин означала месяцы; счет же годам я вел, делая нарезки на своем луке. Я всегда сверял свой оригинальный календарь с положением луны…
Я не суеверен, и необыкновенный случай, к которому я теперь перехожу, просто расскажу так, как он был, не представляя никаких собственных теорий для объяснения его. Уже много-много месяцев, быть может уже больше года, прожил я на этой ужасной маленькой песчаной полоске; в ту ночь, о которой я теперь говорю, я лег, по обыкновению, в крайне подавленном состоянии. Когда я уснул в своем гамаке, то видел чудный сон, будто несколько ангелов склонились надо мною, сострадательно улыбаясь мне. Видение было так ясно и живо, что я проснулся, спрыгнул с гамака и вышел на какие-то неопределенные поиски. Но через несколько минут я сам рассмеялся над своим безумием и вернулся назад.