III
ПОИСКИ
Петухи приветствовали восход солнца. Их пение разбудило меня и жену. Первым нашим делом было условиться насчет употребления дня. Жена легко согласилась со мной, что прежде всего мы обязаны были разъяснить судьбу своих товарищей по крушению. Эти поиски должны были одновременно познакомить нас со страной и указать нам, где именно нам следовало поселиться.
Мы согласились, что я отправлюсь на поиски с Фрицем, тогда как мать с остальными детьми останется у палатки. И потому я попросил жену приготовить нам завтрак, и разбудил детей, которых не пришлось долго тормошить. Даже Эрнест вскочил довольно скоро.
Я спросил Жака, куда девался морской рак. Жак рассказал мне, что спрятал его в углублении скалы, чтобы рака не изгрызли собаки, подобно Фрицеву агути.
- Хорошо, - сказал я, - это доказывает, что когда дело касается твоих выгод, то ты не так ветрен, и что чужие беды служат тебе предостережением. Как бы то ни было, не уступишь ли ты нам больших клещей твоего морского рака, чтоб он мог служить нам пищей во время предпринимаемого путешествия?
- Путешествие! Путешествие! - разом воскликнули дети. - Папа, возьми меня, возьми меня!
- На этот раз, - сказал я, - невозможно всей семьей отправиться в путь. Мы продвигались бы слишком медленно, и в случае опасности труднее было бы защищать всех. Со мной отправиться только Фриц; мы возьмем с собой только собаку, - назовем ее хоть Туркой. Вы останетесь дома, при матери, с другой собакой, которую я предлагаю назвать Биллем.
Фриц, краснея, попросил у меня позволения взять другое ружье, так как его прежнее было испорчено. Я дал позволение, показывая вид, что не замечаю замешательства Фрица от воспоминания прощенного ему поступка. Я предложил Фрицу засунуть за пояс пару пистолетов и топор и сам вооружился подобным же образом. Мы позаботились положить в свои сумки пороху, пуль и небольшой запас сухарей. Кроме того, каждый из нас захватил на дорогу жестяной кувшин с водой.
Завтрак был готов. Он состоял из морского рака, сваренного женой. Но рак оказался до того жестким, что большая часть его была уступлена нам на дорогу.
Фриц советовал отправиться в путь раньше наступления жары.
- Ты прав, - сказал я ему, - отправимся; но мы забыли нечто весьма важное.
- Что ж это такое? - спросил он, - поцеловать маму и братьев?
- Помолиться Богу, - живо ответил Эрнест.
- Хорошо, дорогой мой; ты меня понял.
Меня прервал Жак, который, как бы дергая за веревку, подражал голосом звуку колокола: "Бум, бум, бидибум!" и закричал: "на молитву! на молитву!"
- Глупый ребенок, - сказал я ему, - перестань смеяться над священными предметами! В наказание, мы не позволим тебе молиться вместе с нами. Отойди.
Смущенный этим выговором, Жак с тяжелым сердцем отошел и стал на колени поодаль от нас. Пока мы молились, я слышал, как он, сквозь слезы, просил у Бога прощения за свою неуместную шутку. Потом он, подошел ко мне, смиренно обещал впредь не поступать таким образом. Я поцеловал его, еще раз сознавая, что его ветреность искупается его добрым сердцем.
Попросив детей, которые должны были остаться при матери, о согласии и послушании, я распростился. Прощание не обошлось без горести и слез, потому что жена сильно беспокоилась насчет нашего путешествия наудачу, да и сам я ощущал тревогу относительно сокровища, которое оставлял за собой.
Мы ускорили шаги, и скоро шум ручья, вдоль которого мы шли, заглушил прощальные восклицания дорогих нам существ.
Чтобы переправиться через ручей, нам нужно было подняться до места, где он был сжат очень крутыми скалами, с которых падал каскадом.
На противоположном берегу страна представляла совершенно иной вид. Сначала мы очутились в высокой сухой траве, продвигаться сквозь которую было довольно трудно. Едва сделали мы сотню шагов, как услышали за собой шелест. Обернувшись, мы заметили в одном месте колебание травы.
Фриц зарядил ружье и, положив палец на спуск, готовился храбро встретить неприятеля, кто бы он ни был. Но он не замедлил узнать Турку, нашу собаку, о которой мы забыли и которая нагнала нас. Я встретил животное ласками и поздравил Фрица, который в этом случае доказал действительное хладнокровие: он не только не испугался опасности, но остерегся поспешного выстрела и выждал мнимого врага.
Продолжая идти, мы достигли берега моря. Взглядом мы искали каких-нибудь следов наших товарищей, но тщетно. Мы внимательно осмотрели песок по берегу, думая увидеть следы человеческих ног, но и эта надежда обманула нас.
Фриц предложил время от времени стрелять, чтоб выстрелы могли быть услышаны потерпевшими крушение, если они находились где-либо вблизи.
- Мысль недурна, - возразил я, - но кто ручается тебе, что на эти выстрелы не явятся толпы дикарей, схватка с которыми не обещает ничего приятного.
- Наконец, - прибавил фриц, - я не знаю чего мы хлопочем о людях, которые нас бесчеловечно покинули!
- Хлопочем по нескольким причинам, - ответил я: - во-первых потому, что не по-христиански платить за зло злом; а во-вторых потому, что если наши товарищи могут нуждаться в нас, то и мы сами можем нуждаться в них.
- Однако, папа, мы теряем в поисках время, которое мы могли бы употребить с большей пользой, - например, на спасение скота, который мы оставили на корабле.
- Из различных обязанностей, - сказал я, - исполним сначала наиболее важную. Притом же, дорогой мой, животным оставлено корму на несколько дней, а море спокойно и отнюдь не грозит снести остатки корабля.
Мы покинули берег. Исходив свыше семи верст, постоянно настороже, мы вошли в маленький лесок. Мы шли около двух часов, и солнце стояло уже высоко. Мы остановились на берегу небольшого, тихо журчавшего ручья. Вокруг нас порхали, щебетали неизвестные нам птицы с прекрасным оперением.
Фриц утверждал, что видит в ветвях дерева обезьяну. Истину его слов подтвердило мне то, что Турка стал нюхать и потом лаять в этом направлении. Фриц поднялся, чтобы проверить факт, и так как он шел, подняв глаза, то наткнулся на какой-то круглый, косматый предмет. В досаде он поднял этот предмет и, взглянув на него, поднес его мне, говоря, что это должно быть гнездо какой-либо большой птицы.
- Гнездо это, дорогой Фриц, - сказал я, смеясь его ошибке, - не что иное, как кокосовый орех.
По свойственному юношам честолюбию Фриц отстаивал свое мнение.
- Ведь есть, - сказал он, - птицы, которые строят такие же круглые гнезда.
- Правда, но зачем решать вопрос так поспешно и отстаивать свое суждение, когда тебе доказывают, что оно неосновательно. Припомни, разве ты не видел, что кокосовый орех окружен массой волокон, которую покрывает тонкая и ломкая кожица. Найденный тобою плод, вероятно, стар; внешняя кожица могла разрушиться на воздухе. Сняв косматые волокна, ты найдешь орех.
Фриц исполнил совет, и ему было доказано, что я прав. Потом мы разбили твердую скорлупу ореха, в которой нашли только высохшее и несъедобное ядро.
- Вот на! Это-то и есть тот плод, о котором ученый Эрнест постоянно отзывается с такой похвалой? Я думал, что найду в орехе прекрасное молоко.
- Ты и нашел бы его в орехе, не совершенно созревшем. Но по мере того как орех зреет, заключающееся в нем молоко густеет и образует ядро, которое, еще позже, сохнет, если плод не попадет в землю, годную для проростания, и если ядро, проростая, не разорвет скорлупы, чтобы породить новое дерево.
- Да разве ядро сможет пробить такую крепкую скорлупу? - удивленно спросил Фриц.
- Действительно так. Не видел ли ты раскрывшимися косточки персиков, которые однако очень тверды?
- Да; но косточка персика состоит из двух половин, которые ядро разделяет, разбухая от влаги.
Я радовался верности этого замечания и сообщил Фрицу, что кокосовый орех проростает другим образом. Я показал Фрицу три маленькие отверстия у хвоста ореха.
- Мы можем увериться, - сказал я, - что эти отверстия закрыты деревом менее твердым, чем остальная скорлупа. Вот через них-то и проникают ростки стебля и корешков.
Я с удовольствием наблюдал, как внимательно сын мой выслушивал эти объяснения.
Мы опять пустились в путь, продолжая идти тем же лесом, который, по-видимому, простирался довольно далеко. Очень часто мы были вынуждены прорубать себе дорогу топорами вследствие бесчисленных вьющихся растений, переплетавшихся перед нами. На каждом шагу взорам нашим представлялось какое-нибудь странное дерево. Фриц, который более и более изумлялся, вдруг воскликнул: