– Но почему вы выбрали для этой миссии именно нас? – резко спросила Ирен.
Барон задумчиво смотрел на сигару.
– На меня произвело впечатление ваше участие в делах Алисы Гейне, герцогини Ришелье. Благодаря вашим стараниям она стала будущей княгиней Монако.
– Понятно. – Ирен откинулась на спинку кресла и затянулась сигаретой. Серебряные нити на ее темном платье были похожи на кольца дыма. – Алиса – родственница ваших конкурентов, семьи банкиров Гейне.
– Основателем их дела был Соломон Гейне из Гамбурга, – добавил Годфри.
– Начав с шестнадцати монет, Соломон Гейне стал одним из самых богатых банкиров Германии. Майер Амшель Ротшильд не имел и того, но ему повезло, у него было больше потомков, которые продолжили его дело, – пояснил барон.
– Но почему вы решили, что мы станем следить за кем-то? – поинтересовалась я, когда смогла наконец свободно дышать. Я постаралась сформулировать вопрос так, чтобы барон понял, что сама идея шпионить для кого бы то ни было кажется мне безнравственной.
– Ну, хотя бы потому, что мы вас попросили об этом. Я понимаю, что для вас этой причины недостаточно, мадемуазель Хаксли. Тогда я расскажу вам о том, что наши так называемые шпионы не раз помогали европейским столицам выстоять среди беспорядков и неразберихи. Ротшильды частенько открывали свои сундуки с золотом, чтобы спасти честь короны или помочь парламенту. Деньги любят мирное время. Однако после самоуправства Наполеона Европа переживала трудные времена.
– Политика европейских государств действительно была долгое время в печальном состоянии. Только вряд ли это может служить причиной того, чтобы нанимать нас на работу, – с сомнением сказал Годфри.
– Нет, причиной стали определенные государственные сложности, неловкая ситуация в одной королевской семье, и даже хуже того… здесь замешаны личные проблемы, такие, о которых я не осмелился бы рассказать почти никому. Возможно, даже вам.
– О чем вы? – живо спросила Ирен. Барон ловко закинул наживку, и она тут же клюнула на нее.
Барон развел руки в стороны, и в воздухе повисла струйка сигарного дыма.
– Вы знаете, откуда мы родом. Из Франкфуртского гетто. Двенадцать футов площади служили нам домом, убежищем, тюрьмой. Но там было достаточно места, чтобы появиться на свет и умереть – или быть убитым. Вы ведь слышали о кровавых жертвах?
Мы молчали.
– Вы знаете о еврейских погромах?
Ирен и Годфри кивнули.
– Я не знаю, – сказала я.
Барон начал рассказывать, пристально глядя мне в глаза, и я почувствовала беспокойство и неловкость. Он говорил коротко и резко. И то, о чем он поведал, было поистине чудовищно.
– Я упомянул лишь массовые погромы, – добавил он под конец. – Гонения меньшего масштаба, так или иначе, коснулись всех евреев. Нас оскорбляли, сгоняли в стада, вынуждали покинуть те места, где мы обитали. Можно сказать, что в гетто мы находились даже в большей безопасности. Однако в дни христианских праздников разъяренные толпы нападали и на гетто, принося в жертву многих евреев. И мы умирали. Мужчины, женщины, дети… Христиане удовлетворяли свою жажду крови до следующего раза.
– И ваша семья смогла преодолеть такое! – воскликнула я. Кажется, я впервые осознала, как тяжело жилось предкам хозяина замка.
– На том и стоим. Чтобы получить титул баронов во Франции и лордов в Англии, нам сначала нужно было стать богатыми и влиятельными людьми. Возможно, тридцать сребреников – это цена измены. Но тридцати миллионов хватит, чтобы купить уважение, титулы, известность.
– Вы точно как мистер Ворт! – изумилась я.
Барон посмотрел на меня с недоумением.
– Люди вас уважают за ваш талант, но с трудом мирятся с вашим происхождением, – пояснила я.
Он улыбнулся:
– Думаю, с Ротшильдами давно смирились, во всяком случае во Франции и в Англии. Австрия – это другой разговор. Даже когда мы открыли в Вене банк, нам не удалось стать гражданами Австрии или купить там дом, поскольку мы евреи.
Ирен пошевелилась, словно очнувшись от тяжелых дум:
– История, которую вы рассказали, ничего не меняет. Если уж сами Ротшильды не смогли защитить евреев в гетто, то что же можем сделать мы?
– Мы стараемся заботиться о наших братьях, – произнес барон с горечью, – хотя в последнее время уже привыкли к собственной безопасности, стали слишком самодовольными и небрежно относимся к своей вере. Только мой брат Эдмон вкладывает деньги в безумную и обреченную на провал мечту возродить на территории Палестины нашу родину: он намерен отобрать у палестинцев кусок земли и назвать его Израилем. Нет, в целом мы, Ротшильды, не стремимся менять мир, чтобы оградить его от распада. Мы не в силах оказать сопротивление еврейским погромам в России, но мы помогаем тем, кому удалось спастись. Мы не можем уничтожить все гетто, но мы сумели оттуда выбраться и теперь помогаем другим жить за их пределами. На многое мы не в силах повлиять. Мы лишь смотрим и удивляемся. К примеру, слышали ли вы о Големе?