Я подхватил ее на руки и отнес на кровать, медленно опустившись, усадил к себе на колени.
Даже всхлипывая, Джо пыталась вытереть глаза и вырваться из моих рук. Она словно только что осознала, что действительно кому-то доверяет, и это до смерти ее пугало.
Ее лодыжка запуталась в простыне, обмотавшейся вокруг нее, как поводок. Она реагировала на то, что ее держат, как бешеный енот, попавший в мусорный мешок. Обхватив ее за талию, я одной рукой прижал ее к себе. Это было похоже на борьбу с разъяренной анакондой. Другой рукой я освободил ее лодыжку от простыни и натянул одеяло на нас обоих.
Розовые губы были приоткрыты, она судорожно вдыхала воздух. Ее длинные ресницы блестели, как тонкие ветви деревьев, покрытые кристаллической наледью, которая выстилала зимой дорожку от моей квартиры до офиса в Чикаго.
По ее щекам текли ручейки слез. Я прижался ртом к уголку ее глаза, пробуя на вкус соль, оставшуюся на ее коже.
— Я держу тебя, котенок.
Джо закрыла рот руками, пытаясь закрыть шлюзы. Но они уже открыты. Было похоже на прорыв дамбы в разгар урагана. На нее обрушился слишком мощный поток, чтобы его можно было сдержать.
Да и не должно было.
— Прости меня, — прошептала она сквозь сбивчивое дыхание. — Прости меня. Прости. Прости…
Она захрипела, пытаясь подавить слезы.
Я подтянул ее голову под подбородок, окутывая ее своим телом.
— Не думай ни секунды, что тебе удастся меня отпугнуть. Ты уже пыталась и потерпела неудачу. Прими это.
Мы лежали вместе, Джо плакала в моих объятиях, и казалось, что прошла целая вечность. Рыдания, переходящие в тихие вздохи, постепенно превратились в беззвучные рыдания. Я шептал ей нежные слова успокоения, пока ее напряженное тело становилось мягким и податливым.
Перевернувшись, я положил ее на матрас и сел. Я положил руки по обе стороны ее головы и прижался лбом к ее лбу. Легким прикосновением я поцеловал каждую полоску слез, оставшуюся на ее щеках. Я целовал шрам, протянувшийся через висок и лоб. Целовал уголки глаз, в которых, как зарытые бриллианты, лежали прятались эмоции. Я прижался к ее губам, пробуя на вкус соль. Поцеловал уголок ее рта. Ее челюсть. Ее шею. Ее горло. Грудь.
Я держал ее руки и целовал каждый палец.
— Прости меня, — прошептала она, вытирая глаза и пытаясь сесть. — Я не знаю, что сейчас произошло.
Она фыркнула и вытерла нос рукавом.
— У меня сегодня сильный ПМС.
К черту все эти оправдания. Я покачал головой.
— Прекрати.
Она снова вытерла глаза.
— Что прекратить?
— Винить себя в том, что ты чувствуешь, свои гормоны. — Я покачал головой, затем поцеловал ее в лоб. Джо выпустила дрожащий вздох. Я убрал волосы с ее лица. — Судя по всему, все это было в тебе уже давно. Возможно, твое тело просто решило, что пришло время ослабить бдительность.
— Я никогда не плачу.
— Все плачут, котенок.
Джо покачала головой.
— Только не я. Я не плакала с детства. Думала, что забыла, как это делается. — Из уголка ее глаза выкатилась одинокая слеза и, упав в волосы, исчезла в полуночных локонах, как падающая звезда. — Слезы никогда ничего не исправляют.
— Вот тут-то ты и ошибаешься, — сказал я и, отстранившись от нее, подпер стену подушками. Я притянул ее к себе, прижав к своей груди прежде, чем она успела возразить. — Плакать чертовски приятно.
— Обычно я просто злюсь.
В голове мелькнула мысль. В тот вечер Джо ворвалась в «Серебряную шпору» и без предупреждения прыгнула на быка. Разительный контраст по сравнению с тем вечером, когда я впервые наблюдал за ее ездой.
В ту ночь она ушла в отрыв, и внутри нее горел жестокий огонь. Она не выступала. Она боролась.
— Гнев — это топливо, милая. Это как энергия: ты никогда не сжигаешь ее по-настоящему. Он просто меняет форму. Слезы — это очищение. Иногда нужно выплеснуть его из организма.
Она тяжело вздохнула, и уголок ее рта дернулся.
— Этому ты научился, прочитав после развода «Ешь, молись, люби»?
Я знал, что она пытается затеять со мной драку, и обычно бросился бы в нее со всех ног. Ссориться с Джо весело.
Но не сейчас. Я не собирался уступать ей.
— Нет, — сказал я, поцеловав ее макушку, — этому меня научила мисс Фэйт, когда переехала к нам с отцом. Я думал, что быть мужчиной означает, что, даже если моя мама умерла, я должен вести себя так, как будто ничего не произошло. Как будто мой мир не рухнул. — Откинув ее волосы в сторону, поцеловал ее шею. — Я убегал по ночам и гулял по полям, чтобы отец не видел, как я плачу.
Она оживилась, ее подбородок слегка приподнялся.
— Однажды ночью я дошел до границы участка и просидел там несколько часов, чтобы выплакаться.
— В том месте, где я застала тебя за распитием виски?
Я кивнул.
Уголок ее рта дрогнул, словно в голове пронеслось какое-то приятное воспоминание.
— Место, где мы поцеловались.
Я усмехнулся:
— То самое. Это всегда было моим местом для размышлений.
— Для меня тоже. Оно достаточно далеко от всего, но все еще на ферме, так что я чувствую себя в безопасности.
— Когда я наконец вернулся в большой дом, было уже за полночь, мисс Фэйт сидела на крыльце.
Ее брови сошлись вместе:
— У тебя были неприятности?
— Я думал, что попал, — я вздохнул. — Но, к моему удивлению, она спросила, не хочу ли я посидеть немного.
Мягкая улыбка коснулась губ Джо, она закрыла глаза и прижалась щекой к моей груди.
— О чем вы говорили?
— О моей маме, — почти неохотно ответил я. — Мисс Фэйт не обиделась, что я о ней рассказываю. Она слушала, как я рассказываю ей обо всех хороших воспоминаниях. Я рассказал ей о том, чего я боялся: что в какой-то момент я забуду, как звучит ее голос, как она пахнет. И что в конце концов в моей памяти останутся лишь размытые картинки.
— Что она сказала? — прошептала Джо.
— Ничего. — Я выдохнул и сделал паузу, чтобы успокоиться. — Она... Она ничего не сказала. Но она обнимала меня очень долго.
Джо засмеялась:
— Она обнимает лучше всех, не так ли?
Я не мог не улыбнуться.
— Да, это так. Это первый раз, который я помню, когда позволил ей обнять себя.
— Правда?
Я кивнул.
— Я долго сдерживался. Наверное, думал, что если я не пущу мисс Фэйт, то моя мама не совсем ушла. И надо отдать ей должное, она никогда не давила на меня. Просто ждала, пока я буду готов. Она не сказала отцу, что услышала, как я спускаюсь по лестнице посреди ночи. Просто сидела на крыльце и следила, чтобы я вернулся. Иногда я выплескивал все это на прогулке. А иногда садился с ней, и она давала мне выплакаться.
— Знаешь, тебе повезло, — сказал Джо, глядя на меня покрасневшими глазами.
— Да, я... я это понимаю.
***
Я оставил Джо отдыхать, а сам проскользнул в большой дом, чтобы принять душ и переодеться. Небо было зловеще-серым, вдали нависали грозовые тучи. Заглянув в дом и обнаружив, что она крепко спит, я отправился в город за припасами, пока погода не испортилась. Джо и в хороший день была раздражительной. Я не хотел рисковать жизнью и здоровьем с голодной Джо.
Ветер хлестал по деревьям на дальних пяти акрах, скрывавших хижину Джо от границы участка. Я взял пакеты с продуктами в обе руки, потому что вторая поездка — для слабаков. Когда я проскочил через входную дверь и бросил продукты, Джо нигде не было видно.
В конце концов я обнаружил ее сидящей в шатком кресле-качалке на заднем крыльце с Бином, свернувшимся калачиком у ее ног.