согласований, некоторые из них самовольно продлевали свои ВНЖ, например, ставя печать домоуправления, к которой они имели доступ (Петер Ландбек). Это рассматривалось как подделка документов и уголовное
преступление.
2. Социальная мобильность
Восторги первых недель пребывания в СССР отражены в письме врача Адольфа Босса своей жене (21
апреля 1934 г.): «То красивое, что переживаешь здесь (конечно, как коммунист) — это подчинение
огромному, еще никогда не бывалому кругу задач, которые гармонически совпадают с тем, о чем мы годами
интенсивно читали, о чем мы рассуждали. А вот здесь все теперь стало конкретным, или же, точнее,
находится в начальной стадии конкретизации, причем предчувству
ем. Охотин Н., Рогинский А. Указ. соч. С. 46. 105 в Такой ситуации оказался «бомж» Вальтер Рефельд из подмосковного города
Кунцево, выписанный (т. е. лишенный прописки) из дома собственной женой. В ходе допросов он «признался», что готовил
взрывы в метро, так как «хорошо знал расположение главных входов на станцию Киевская». Взрывчатку он должен был
получить в германском посольстве сразу же после нападения Гитлера на Советский Союз.
58
ются великие перспективы. Факт диктатуры пролетариата с замечательной установкой на бесклассовое
общество... имеет огромное значение для сознания марксиста, обладает громадной ферментативной силой
для решения самых важных проблем, начиная от скотоводства и кончая принципиальными философскими
вопросами».
Однако вскоре любого из эмигрантов, неважно, политического или специалиста, настигали советские будни
и совершенно иная иерархия забот и интересов: поиск работы и сносного жилья, установление социальных
контактов с «местными», самоутверждение в новой жизни и профессиональная карьера. Иными словами,
начиналась каждодневная борьба за место под солнцем. И законтрактованных специалистов, и «интуристов»
старались отправить подальше от Москвы — на Дальний Восток, в Кузбасс, на Урал, где были самые
примитивные условия быта, радикально отличавшиеся от априорных представлений о стране социализма.
Исключения делались только для тех, кто обладал «эксклюзивными знаниями» — например, архитекторов,
которых в СССР крайне не хватало.
Тот, кто оказался в «медвежьем уголке», стремился всеми правдами и неправдами вернуться в Москву или
хотя бы в Подмосковье. Рабочие и специалисты писали письма в Иностранный отдел ВЦСПС, в
представительство КПГ, подключали «личные связи». Многие самовольно покидали предписанные им места
работы, благо что рабочие руки и технические знания требовались повсеместно (многие заводы
переманивали себе хороших специалистов, обещая жилье и особые зарплаты). При этом люди теряли в
зарплате, отказывались от работы по специальности, и самое главное — бросали выделенное им «служебное
жилье». На новом месте они шли на работу в подмосковные колхозы или на строительство метро, инженеры
устраивались простыми автомеханиками, шоферами и даже сторожами.
В результате складывались целые мини-колонии немецких эмигрантов, проживавших и работавших
компактно в Москве и Подмосковье. Иногда, как на Электрозаводе или Первом часовом заводе, это было
результатом целенаправленного набора рабочей силы, но чаще — следствием сочетания ряда
бюрократических и личных факторов. Сотрудники МОПРа обращались с просьбами о трудоустройстве
немцев на те заводы, с которыми были установлены добрые отношения. Среди них выделялись Автозавод
имени Сталина, Станкозавод имени Орджоникидзе, Подшипниковый завод имени Кагановича. В нашей базе
данных — от 10 до 20 имен людей, работавших на этих предприятиях.
В Подмосковье лидировали по числу эмигрантов Коломенский машзавод, Воскресенский химический
комбинат, завод № 3 в
59
Орехово-Зуево, производивший оборудование для машиностроительных предприятий, Паровозоремонтный
завод в Люблино, Егорьевский завод «Комсомолец». Вряд ли, опираясь только на данные АСД, можно
собрать достаточно точную статистику трудового использования эмигрантов из Германии в столичном
регионе. Очевидно, что решающую роль в том, сколько сотрудников того или иного предприятия оказались в
нашей базе данных, играли не его величина и значение, а масштаб его «чекистского обслуживания» со
стороны того или иного райотдела НКВД. Не случайно в число предприятий с максимальным числом
немецких жертв попали ничем не примечательные Игольная фабрика и Камвольный комбинат в городе
Кунцево, где местные оперативники проявляли в период массовых операций особое рвение106.
И все же хотелось бы отметить несколько явно выраженных тенденций. Большинству эмигрантов, несмотря
на частую смену места работы, удалось сохранить профессию, полученную в Германии. «Ранние
эмигранты», равно как и молодежь, занимали низшие должности в иерархии профессий, высшие же и самые
высокооплачиваемые доставались специалистам, прибывшим в СССР в начале 30-х гг. Последние работали,
как правило, на крупных предприятиях, порой занимая руководящие должности даже без высшего образова-
ния. Вот только некоторые из «главных инженеров»: Ганс Мориц-Гримм на киностудии «Мосфильм», Эрих
Констант на строительстве Истомкинской фабрики в Ногинске, Фриц Элендер на Московской фабрике
пластмасс, Отто Вильке в артели по производству промтоваров.
Еще одной характерной чертой является то, что практически никто из немцев к моменту ареста не работал
на оборонных предприятиях, хотя некоторые ранее и трудились в этом секторе экономики. Таким образом, выполнение печально известного приказа № 00439 началось задолго до его появления — отделы кадров
военных заводов, перестраховываясь и согласовывая назначения ведущих кадров с органами
госбезопасности, давно уже провели собственную «чистку снизу». Чтобы рапортовать о «выкорчевывании
шпионских гнезд» в оборонной промышленности, оперативные сотрудники требовали от руководства
совершенно безобидных заводов справки о том, что их оборудование «способно выпускать продукцию
военного назначения». К ней были отнесены даже иголки Кунцевской фабрики, ибо без них был бы
невозможен пошив одежды красноармейцев.
106 См. Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба.
60
Производственный принцип построения советской жизни находил свое отражение и в практике репрессий, в
значительной мере облегчая работу органам НКВД. Мини-колонии немецких эмигрантов на том или ином
заводе трансформировались в «шпионско-диверсионные сети германской разведки», во главе которых
старались поставить лицо с некими выдающимися характеристиками. Таковыми могли оказаться высшее
образование, богатое и извилистое политическое прошлое, доступ к секретной производственной
информации. Если «избранник» отказывался сотрудничать со следствием, искали более подходящую
кандидатуру. Этническая принадлежность здесь не являлась абсолютным приоритетом — группу немецких
шпионов и диверсантов на Егорьевском заводе «Комсомолец» возглавлял инженер Саломон Арийский, еврей
по национальности107.
В протоколах обысков, которые есть в каждом АСД, отражена невероятная скученность, в которой
приходилось жить эмигрантам, если они не попадали в разряд «номенклатурных работников». Приезжая в
Москву, немцы снимали койку друг у друга, заключали договоры «поднайма», вместе с семьей поселялись в
общежитиях. Инициатива, находчивость, хитрость и обман при решении «квартирного вопроса»,
испортившего, как известно, не только москвичей, должны стать темой отдельных исследований. Материалы