принимало на себя функции по защите его интересов. Так, по просьбам родственников выяснялась судьба
уехавших из Германии, совершались необходимые нотариальные действия — отказ от наследства,
расторжение брака, через адрес
153 Генконсульство Германии в Ленинграде раз в месяц устраивало «пивные вечера», на которые приглашало всех немецких граждан, проживавших в городе. В их ходе собиралась информация о положении в СССР, которая потом передавалась в Берлин (Тайны
дипломатии Третьего рейха. С. 494, 497).
154 Согласно показаниям Эриха Шютце, посольство приглашало германских граждан на следующие праздники: День прихода национал-
социалистов к власти (30 января), День национального героя (1 марта), День труда (1 мая) и Рождество. Другие обвиняемые упоминали
еще и день рождения фюрера (21 апреля).
155 Как правило, эта причина упоминалось среди других, более веских, таких как участие в антифашистской агитации или подача
заявления о переходе в советское гражданство (РААА. Botschaft Moskau. Akte Erich Meir). Следует отметить, что среди причин лишения
гражданства упоминались такие, как аморальное поведение или пьянство, «дискредитировавшие образ немца за рубежом» (Ibid. Akte Erich Frank).
156 Так произошло с архитектором Михаилом Коварским, работавшим художником-декоратором в Центральном универмаге Москвы.
88
посольства шла переписка тех немцев, кто еще не обрел в Москве постоянного места жительства. На
протяжении 30-х гг. подобная «защита» превращалась в свою собственную противоположность, ставя под
удар тех, кто скорее по привычке, чем по беспечности продолжал посещать здание в Леонтьевском переулке
хотя бы для того, чтобы позаниматься спортом в гимнастическом кружке или почитать свежие берлинские
газеты.
Большинство из арестованных в ходе немецкой операции утверждало, что не становилось на консульский
учет, а бывало в посольстве только для того, чтобы продлить или восстановить свой национальный паспорт.
Чиновники проверяли, не был ли заявитель лишен германского гражданства за прошедшее время. Паспорт
продлевали либо на три, либо на один год, ставя соответствующую отметку. Здесь, как и в случае с ВНЖ, заметна тенденция к выдаче документов на все более короткие сроки. Процедура обмена или выдачи нового
паспорта затягивалась на несколько месяцев, если паспорт был просрочен либо заявитель утверждал, что его
паспорт был утерян. Аль-феду Гаушильду пришлось побывать в посольстве 5-6 раз для того, чтобы через
полгода ему восстановили украденный у него паспорт.
В германском посольстве знали, что паспорта используются Коминтерном для переправки в Европу своих
эмиссаров, и с большим недоверием относились к подобным случаям. Данной практике старались
противодействовать — когда в посольство пришли продлевать свои паспорта супруги Петерман, работавшие
в аппарате Коминтерна, паспорта у них попросту отобрали, сказав, что если те захотят выехать в Германию, соответствующие документы им тут же оформят. Вернер Петерман позже в ходе допросов объяснял, что в
посольство они отправились по прямому указанию начальника отдела международной связи ИККИ
Абрамова-Мирова.
Примерно такой же случай произошел у Эмилии Франке — когда она пришла в посольство в 1935 г.
зарегистрировать родившегося ребенка, у нее забрали паспорт, объяснив это тем, что она вышла замуж за
русского подданного. Вместо паспорта выдали справку, что она считается подданной Германии. Но когда в
1937 г. для перехода в советское гражданство паспорт потребовался, его все же выдали, очевидно, вычеркнув
Эмилию из списков германских подданных. Если человек уже подавал заявление о получении советского
гражданства и получил отказ, паспорт ему не продлевали (Вилли Венде).
Антон Гаймерль, участник боев в Баварской советской республике, прибыл в СССР в 1932 г. В 1936 г. он
подал документы на получение советского гражданства, а свой немецкий паспорт отправил заказным
письмом в посольство, сообщив, что отказывается быть
89
подданным фашистского государства. Однако вместо «серпастого и молоткастого» в мае 1937 г. получил
предписание Особого совещания НКВД — в десятидневный срок покинуть СССР. Но покинуть страну без
паспорта было никак нельзя, Гаймерль оказался в западне. На работу его не брали, любые переговоры в
отделах кадров заканчивались доносами в НКВД. Столь необычный случай породил обильную вну-
триведомственную переписку, и проживавший в Щелковском районе Гаймерль едва недотянул до
завершения немецкой операции — его арестовали одним из последних, 28 марта 1938 г.
При заполнении анкет для продления паспорта чиновники консульского отдела посольства старались
получить максимум информации о том, где работает заявитель, в каких общественных организациях
состоит, нет ли у него контактов с советскими властями и Коминтерном. С простыми рабочими, особенно
теми, кто не выказывал должного уважения немецким чиновникам или рассматривался как «враг рейха», в
консульстве обращались достаточно бесцеремонно. Беспартийный слесарь Первого часового завода Альфред
Рейхельт, после нескольких визитов так и не получивший отметки о продлении паспорта, забрал его и подал
заявление о переходе в советское гражданство.
Напротив, чиновник благосклонно отнесся к просьбе Вальтера Рингмана, нелегально прибывшего в СССР, о
выдаче ему германского паспорта. Вероятно, сказалось то, что Рингман живописал свои мучения в
«карантинном лагере НКВД» в городе Серове, где содержались так называемые «перебежчики». Немец,
оказавшийся без работы и без документов, трижды прорывался в посольство, но так и не смог принести
фотографию, которая требовалась для получения паспорта. На третий раз он был задержан наружным
контролем советских органов госбезопасности. В тюрьме его сфотографировали бесплатно — перед
выводом на расстрел людей, привезенных на Бутовский полигон, тщательно сверяли с фотографиями.
Между советскими и германскими бюрократическими жерновами оказался немецкий политэмигрант Эдуард
Штилов, работавший в издательстве иностранных рабочих. В ноябре 1937 г. он был уволен со службы, а
через месяц получил уведомление, что не может быть принят в советское гражданство, так как его
германский паспорт просрочен. То, что паспорт был сдан в ОВИР ровно год назад, когда он еще являлся
действительным, советскую бюрократию не волновало. Под угрозой административной высылки из СССР
Штилов обратился в представительство КПГ при ИККИ, но получил отвод: «Вальтер (Ульбрихт. — А. В.) объяснил мне, что Коминтерн не вмешивается в дела Советского Союза и помочь мне ничем не может». Что
оставалось делать человеку, фактически выброшенному на улицу по
90
еле того, как он десять лет проработал в советском генконсульстве в Штеттине?
Штилов отправился в германское посольство, но и там его ждал не слишком теплый прием. Чиновник не
пожелал входить в положение просителя, заявив ему со злорадством, что в Германии как коммунист он
никому не нужен, а вот теперь и в России Штилов оказался «ненужный человек, Ваши товарищи Вас
предали». Штилову заявили, что он лишен германского гражданства, забрали паспорт, выдав справку и
попросив зайти через три месяца — тогда будет получен ответ из Берлина. Для человека, оставшегося без
работы и угла, это решение немецкой бюрократии не слишком отличалось от обвинительного приговора
НКВД. Когда немец пришел в очередной раз справиться о своей судьбе, на выходе из посольства его
арестовали.
В ходе следствия такое отношение к Штилову сотрудников консульства было интерпретировано как шантаж
с целью вербовки для шпионской деятельности. Вряд ли это было именно так, однако во многих случаях