они пытались выйти за рамки стандартных формул, получались образчики черного юмора: «Имеет близких
знакомых по национальности немцев, с которыми имеет тесную связь путем посещения их квартир». И
далее о том же самом человеке — политэмигранте
196 Журавлев С. В. Современные методы... С. 130.
197 В полицай-президиуме Берлина Арон Шанцер, работавший до ареста в феврале 1938 г. простым шофером, провел всего
неделю.
113
Гансе Шисселе, который на протяжении года с риском для жизни переправлял литературу КПГ из
Чехословакии в Германию (в России Шиссель обслуживал кинопередвижку в одном из подмосковных
районов), сообщалось: «Работая шофером Москино "Вулкан" во время выборов в Верховный Совет на почве
неуплаты ему денег имел цель уйти с работы, тем самым мог сорвать культурно-массовое обслуживание
рабочих и колхозников района в предвыборную кампанию». В этих строках — отражение не только уровня
образования сотрудников НКВД районного звена, но и реальных производственно-бытовых конфликтов,
имевших место в подмосковной глубинке.
Начальство поощряло оформление групповых дел, что позволяло рапортовать о ликвидации целых
шпионских сетей и одновременно выполнять количественные показатели. Сети формировались пре-
имущественно по производственному принципу, который доминировал в повседневной жизни СССР. На
втором месте оказывались люди, совместно проживавшие, например, в столичных гостиницах,
предоставленных в распоряжение политэмигрантов. Нередко в одну группу объединялись лица, знавшие
друг друга еще в Германии. Так появилась, например, «боевая террористическая группа троцкистов,
состоящая, в большинстве своем, из бывших советских студентов и работников советских организаций в
Берлине, прибывших в СССР из Германии в разные сроки»198.
На практике вышеназванные критерии формирования шпионских сетей пересекались, о чем свидетельствует
самое большое из следственных дел, находящихся на хранении в ГАРФ — дело, получившее в научной
литературе название «антикоминтерновского блока»199. В январе 1939 г. в него были сведены 17 одиночных
следственных дел, разработкой которых первоначально занимались два районных отделения и два
подразделения контрразведывательного отдела УГБ НКВД МО. По предположению немецкого историка
Рейнхарда Мюллера, эти люди содержались в тюрьмах как «резерв» на случай, если сверху поступит
указание о подготовке очередного показательного процесса, на сей раз — против руководителей Исполкома
Коминтерна. Все обвиняемые были крупными функционерами компартии Германии и политэмигрантами,
прибывшими в СССР по
В эту группу попали среди прочих два историка: Моисей Лурье (Эмель) и Иосиф Фридлянд, работавший деканом
исторического факультета МГУ (ГАРФ. Ф. 10035. On. 1. Д. П-75119).
199 ГАРФ. Ф. 10 035. On. 1. Д. П-22 720. Т.1-10; Mueller R. Der Fall des "Antikomintern-Blocks" — ein vierter Moskauer Schauprozeß?
//Jahrbuch fuer historische Kommunismusforschung. Berlin, 2006.
114
подложным документам. По тем или иным причинам никто из них не перешел в советское гражданство.
Почти все они являлись штатными сотрудниками аппарата Коминтерна или его побочных организаций,
проживали в гостинице «Люкс» или Доме политэмигрантов на улице Обуха.
Однако до «антикоминтерновского процесса» дела так и не дошло — в 1938 г. Сталин посчитал
воспитательно-устрашающую функцию показательного правосудия выполненной. Немецкие коммунисты
продолжали сидеть в тюрьме и после окончания «ежовщины», хотя все они отказались от своих
признательных показаний, данных на первом этапе следствия. Из группового дела на протяжении 1939-1940
гг. постоянно «отщипывали» отдельных обвиняемых, которые либо не вписывались в заготовленный
сценарий контреволюци-онной организации в Коминтерне и КПГ, либо, как Вальтер Диттбендер, были
готовы признать любые обвинения и могли развалить дело в случае прокурорской проверки (его подельники
утверждали, что в процессе следствия Диттбендер сошел с ума). Валентин Гане и Ганс Блох были высланы
из СССР в начале 1940 г., Пауль Шербер-Швенк и Генрих Стаффорд — освобождены в январе следующего
года.
В конечном счете по делу об «антикоминтерновском блоке» весной 1941 г. было осуждено 6 обвиняемых,
один умер в тюрьме (Ганс Боден) и двое были освобождены (Ганс Шарш-Каслер и Георг Штрецель-Франке).
Хотя данное дело фактически развалилось, оно наглядно показывает тот формально-бюрократический
подход, по которому фабриковались группы заговорщиков и контрреволюционные организации в период
большого террора.
Достаточно экзотическим был принцип формирования одной из самых массовых «шпионско-
террористических сетей», в которую включили более 70 человек200. Речь шла о мифической организации
«гитлерюгенд», в которую сотрудники Четвертого отдела УНКВД МО записывали буквально всех молодых
немцев, проживавших в столице и Подмосковье и попавших в их поле зрения. «Развороту» этой
фальсификации, если пользоваться служебным жаргоном, помогла подсказка из центрального аппарата
НКВД.
В разгар арестов, в марте 1938 г., оттуда пришла служебная записка о том, что один из его подследственных, Генрих Шпан, признался, что был переброшен в СССР со следующими задачами:
200 Vorwurf: Mitglied einer Hitlerjugend // Neues Deutschland, 28. August 1995; Дель О., Мусиенко H. С. «Гитлерюгенд» и другие
фальсификации НКВД // Бутовский полигон. Вып. 3. М., 1999. С. 33-38.
115
«1. создавать ячейки германской фашистской партии и юношеской фашистской организации "Гитлер-
Югенд", вовлекая в них немцев, живущих в СССР;
2. подготовить и осуществить в момент начала войны Германии с СССР террористические акты против
руководителей партии и правительства;
3. вербовать новые кадры агентов для разведывательной работы на пользу Германии и для диверсионной
работы, вербуя их преимущественно из среды немецкой молодежи»201.
Своеобразным продолжением группового подхода в практике репрессий являлись аресты близких
родственников. Список родственных групп, приведенный в приложении, содержит 267 имен, 213 из них —
жертвы репрессий, проводившихся Московским управлением НКВД. В этом списке — родители и дети,
мужья и жены, братья и сестры. «Желание набрать как можно больше "врагов народа" приводило к аресту
целых семей вплоть до третьего поколения»202. Это диктовалось все тем же желанием достичь
максимального результата при минимальных затратах труда (по отношению к членам одной семьи
обвинительные заключения писались как под копирку), но иногда являлось следствием спонтанного
решения. Вот что показывал один из следователей, участвовавших в фальсификации дела все того же
«гитлерюгенда»:
«Для проведения операций по аресту немецкой молодежи к 7-му отделению была прикреплена группа
работников милиции. В один из вечеров один из работников милиции, который был направлен с ордером на
арест одного из молодых немцев, позвонил Смирнову (начальник отделения. — А. В.) по телефону и
сообщил, что этого немца дома нет, он находился в ночной смене на заводе, на каком именно заводе он не
знал. На вопрос Смирнова, от кого он узнал об этом, милиционер ответил, что об этом ему сообщил брат
арестованного.
Поинтересовавшись, сколько лет этому брату, Смирнов предложил милиционеру на всякий случай
арестовать и доставить в управление этого брата, оставив в засаде другого милиционера, которому
произвести арест того немца, на которого он получил ордер на арест. Так и было сделано. Помню, что вскоре
милиционер привел в управление молодого, лет 18-ти испуганного мальчишку, который вскоре «дал»