политического строя, являются весьма редкой находкой в АСД эпохи большого террора, тем более у немцев, плохо владевших русским языком. Можно привести только один случай — как раз в силу его уникальности.
Родившийся в Мюнхене Алексей В. переходил улицу Горького и был сбит автомашиной. В больнице, когда
его раздевали, в кармане пиджака было найдено письмо, в котором содержались следующие фразы: «Весь
ваш поддельный социалистический блеск в глазах людей, следящих за жизнью и ее развитием, тускнеет с
каждым днем... Борьбу за построение общества, за идеалы социализма свели к борьбе за власть, за личное
благополучие, за карьеризм... дело Ленина не только искажено, но и наполовину потеряно». Экспертиза
доказала, что автором неотправленного «пасквиля» был сам потерпевший. Ситуация разрешилась
достаточно мирно — его признали невменяемым, отправили на принудительное лечение, а через пару
месяцев выпустили из больницы как совершенно нормального244.
С больной фантазией было связано другое следственное дело, также содержавшее вещественное
доказательство. Таковым оказалась пуговица, точнее, 120 тыс. пуговиц. Технический директор Московской
фабрики пластмассовых изделий Фриц Элендер, когда-то боец Красной Армии Рура, обвинялся в том, что
контур лицевой стороны всех этих пуговиц выглядел как фашистская свастика. Выглядел, ко
' Подлинное имя этого человека так и осталось неизвестным, сам он утверждал, что его родители погибли в Германии и он был
еще в детстве отправлен к родственникам в Россию (ГАРФ. Ф. 10035. On. 1. Д. П-6848).
147
нечно, при большом желании, но как раз желания найти крамолу у сотрудников Экономического отдела
НКВД было хоть отбавляй215. Их служебное рвение было вознаграждено — на сообщении об аресте
причастных к выпуску пуговиц и их «изъятии как со швейных трикотажных предприятий, так и из торговой
сети», Сталин наложил эмоциональную резолюцию, ставшую названием нашей книги.
В отсутствие материальных подтверждений для доказательства антисоветской агитации немцев
использовались показания свидетелей — как правило, сослуживцев или соседей. Контрреволюционный
характер получала любая, даже самая безобидная фраза. «Я Германию люблю, потому что там хороший
образцовый порядок» (Рена-тус Вестер, прибывший в 1927 г. на работу в Липецкую авиашколу и
оставшийся после ее закрытия в Советском Союзе). «Выражал недовольство скудостью жизни здесь и
дороговизной продуктов» (Вальтер Петерсон, слесарь-кузнец Подольского керамического завода). «Отрицал
наличие голода в Германии, о котором пишут советские газеты» (Георг Керн, бригадир на строительстве
завода ЗИС). «Рабочие Германии имеют возможность обедать в гостиницах в кредит» (Вильгельм Рабэ,
мастер карандашной фабрики). «В Германии фашисты людей в тюрьме кормят белым хлебом и колбасой, а
мы здесь голодные» (Отто Ласе, заключенный Дмитлага).
Частота появления подобных высказываний в АСД вряд ли связана только с установками следствия.
Российский исследователь А. В. Голубев приводит примеры из уральского региона: его жители отказывались
верить утверждениям советских газет, что в Германии голодают дети безработных, что при фашизме
рабочим стало жить хуже. «И немецкие граждане, и просто этнические немцы, жившие в СССР, но
сохранившие какие-то связи с родственниками или знакомыми в Германии, служили одним из основных
каналов получения альтернативной (позитивной по преимуществу) информации о положении в национал-
социалистическом рейхе»240.
Естественное стремление выходцев из Германии защитить свою страну от «страшилок» советской
пропаганды, раскрыть глаза коллегам по работе было самым популярным проявлением контррево-
люционных высказываний. Вот типичный донос на Франца Цика,
245 Элендер планировал изготовить еще и значки с изображением свастики, которую разбивают молотом и киркой двое рабочих, социал-
демократ и коммунист. Если бы такой значок был запущен в производство, срок явно был бы больше, чем 2 года исправительных работ, к которым приговорили мастера пуговичного производства.
246 Голубев А. В. «Если мир обрушится на нашу Республику...» Советское общество и внешняя угроза в 1920-1940-е гг. М.. 2008. С. 150.
148
датированный еще ноябрем 1936 г.: «На замечание т. Головина, что в Германии все безработные и не видят
хлеба, он ответил, что хлеба едят много только русские, что в Германии рабочие находят, что покупать, кроме хлеба, а в отношении безработицы, так одни коммунисты на улице, все остальные рабочие находят
себе работу». Как видно, покинутая родина представлялась многим из эмигрантов землей обетованной, а их
ностальгия, помноженная на недовольство условиями жизни в Советской России, под пером следователей
НКВД превращалась в государственное преступление, в пропаганду фашистских взглядов.
Наряду с доносами фактическую базу для обвинений в антисоветской агитации поставляли и
характеристики с места работы, зачастую составленные в таком стиле, что современный человек с трудом
может понять, о чем идет речь. Завод «Точизмеритель» так характеризовал одного из своих лучших
работников, бригадира-инструктора, приехавшего из Германии в 1927 г. и стоявшего у истоков предприятия:
«Лейбехер рассказывал рабочим явно антисоветский анекдот такого содержания: "едут в трамвае два
товарища — русский и клоп", теперь эта ухищренная работа становится понятной, что он в безвинной
форме проводил антисоветскую агитацию, клеветал на наш рабочий класс».
За ярким фасадом строящегося социализма оказывалась весьма неприглядная картина, спрятать которую от
взглядов иностранных рабочих не удавалось. Их раздражали очереди в столовых, пустые прилавки, но
больше всего — пафос и ложь официальной пропаганды. «Если бы людей не заставляли идти на
демонстрацию, то многие бы не пошли» (Герхард Мозер). Отвращение вызывало двуличие и лицемерие
повседневной жизни, когда люди видели одно, но говорили совсем другое. Любое отклонение от принятых
норм поведения могло трактоваться как преступление: «Беккер ведет себя как фашист, он забрал детей из
немецкой школы Карла Либкнехта и отдал их на обучение в школу немецкого посольства»247.
В ходе одного из допросов инженер Московской радиосети член ВКП(б) Альфред Фогт сделал следующее
признание, сомневаться в искренности которого не приходится: «При обсуждении проекта сталинской
конституции я говорил, что пункт о свободе слова и печати можно вычеркнуть, так как кроме
коммунистического слова в печати фактически мы никому слова не даем. Никакого антисоветского тол
Показания каменщика Вильгельма Бича в отношении инженера Антона Бекке-ра, оба были арестованы в первый день
немецкой операции НКВД — 30 июля 1937 г.
149
кования этого вопроса и сравнений при этом с Германией я не делал». Подобная простота воистину
оказывалась хуже воровства.
Некоторые из политэмигрантов пытались описать происходившее в СССР в терминах марксистского учения
— революционные силы переродились или ушли в подполье, ныне в стране не диктатура пролетариата, а
«бонзократия». Страной правит новая буржуазия, выросшая из бюрократов и одержавшая победу над
рабочими (Курт Зингфогель). «В партии сидит мелкая буржуазия, разжиревшая на шее рабочего класса...
Выйди на Ленинградское шоссе, кто ездит в автомобилях — советские разжиревшие буржуи, рабочих там не
увидишь» (Георг Керн).
Всплеск антисоветских настроений эмигрантов из Германии вызвали репрессии по национальному признаку, причем доминировали голоса женщин, близкие которых были арестованы. «За последнее время ГПУ