Не могу сказать, что он оказывает мне большую финансовую поддержку. Я уже услышала: «Не буду я платить за то, чтобы ты жила в Нью-Йорке всё лето, когда можешь провести это время в Северной Каролине, не потратив ни копейки». Не поймите неправильно, каждый год он оплачивает моё обучение, за что я безумно ему благодарна. Но его не особо радует перспектива тратить лишние деньги на то, чтобы я провела лето в НЙ. Не хочу испытывать удачу и рисковать тем, что он отберёт мои карманные деньги на чёрный день.
— Как занятия? — интересуется он.
— Отлично, — вру я. — Сценарист — важная шишка из Голливуда, круто ведь — познакомиться с человеком, который реально там был и работал.
— Но ты ненавидишь Голливуд.
Я сажусь на кровать Дэвида, стараясь не вспоминать, что в прошлый раз мне пришлось лицезреть, как на ней кувыркалась рыжая девка с моим парнем.
— Я не ненавижу Голливуд. Просто мне больше нравятся инди-фильмы, а не блокбастеры.
— И Слава Богу, — ворчит он. — Мне было сложно смотреть, как ты уезжаешь в НЙУ, чего уж говорить о Калифорнийском университете.
— Как дела? — прерываю его, пока он не завёл тему, что я уехала чуть ли не на другой конец страны, бросив его. И плевать, что именно он без колебаний оставил меня во всех смыслах этого слова.
— Дома всё хорошо, очень хорошо, — изрекает папа.
Из-за всего случившегося я ненавижу, что он называет Северную Каролину домом. Но не заостряю внимания, раз уж мне в этом споре никогда не победить.
— Работа в фирме поутихла, — продолжает он, — поэтому у меня появилось больше времени, которое я могу провести с Эми и Крисом.
Я плюхаюсь на кровать, сверля глазами потолок. Знаю, он ждет, что я спрошу о мачехе и сводном брате, но у меня не получается себя заставить.
Тишина разрастается всё больше и больше, пока он, наконец, её не нарушает.
— Знаешь, ты уже слишком взрослая для этого, — мягко выговаривает он. — Уже три с половиной года как мы стали одной семьёй, но особняком держишься только ты.
— Целых три с половиной года прошло? Да, наверное, так и есть, раз только недавно была четвёртая годовщина смерти мамы.
Отец молчит по ту сторону, и я без понятия почему — может быть, злится, ему больно или он просто сыт по горло своей «упирающейся» дочерью. В конце концов, он произносит:
— Твоя злость считалась нормальной, когда тебе было восемнадцать, Стеффи, но просто смешно, что такая взрослая женщина продолжает устраивать свои сцены.
— Моя резкость в телефонном разговоре с отцом не сцена, а часть жизни.
— Я не об этом разговоре. Речь о твоём маленьком бунтарстве…
Снова-здорово.
— Сама знаешь — волосы, пирсинг… чёрный цвет.
— Это не ругательство, папа.
— Мне не хватает моей малышки.
— Но её больше нет, — огрызаюсь я. — Она встала и ушла, когда спустя всего полгода после похорон моей мамы ты снова женился и перевёз меня в страну жареных цыплят и библейских общин, ещё и за два месяца до окончания школы. Твоя малышка сбежала, когда весь её мир рухнул.
Я даже не утруждаю себя упоминанием имени Калеба. Папа не знает, что он тоже фрагмент паззла, и никогда не узнает. Такие разговоры не ведут с отцами.
— Стеффи…
— Мне пора.
Я ударяю по кнопке окончания вызова и позволяю руке безвольно повиснуть вдоль тела. И он ещё спрашивает, почему я так часто переадресовываю его на автоответчик.
Мне приходится встать и пойти за ноутбуком, чтобы заняться идиотским проектом, который поручили мне и Милашке, хотя единственное, чего мне правда хочется, — это свернуться калачиком на кровати и всласть пореветь.
Я покидаю спальню и как раз собираюсь поблагодарить Дэвида за то, что предоставил мне личное пространство, когда вижу её.
Ту самую рыжую, которая пустила мою личную жизнь под откос и в данный момент пытается засунуть язык в глотку Дэвида, пока он лапает её огромный зад.
Целую секунду я потрясённо таращусь на них, но меня как будто никто не замечает.
— Серьёзно? — в конце концов умудряюсь выдавить из себя.
— Привет, Стеф, — здоровается Лия с приветливой улыбкой, а мне хочется плюнуть ей в лицо за перепихон с моим парнем!
— Серьёзно? — повторяю я.
Итан проводит большим пальцем по уголку своего рта, стирая помаду цвета сливы, которой замарала его Лия МакШлюха.
— Стеф, ты же помнишь Лию.
— Я помню голый зад Лии, — отрезаю я, складывая руки на груди и надеясь, что меня не стошнит.
— Ну, у неё тоже вроде как проблема с жильём, и я разрешил ей пожить здесь. Но ты не переживай, она спит со мной, так что гостиная полностью в твоём распоряжении.
Нет. Чёрт. Возьми.
Я кручу пальцем в воздухе, обводя наше неловкое «собраньице».
— Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Втроём?
Дэвид едва заметно пожимает плечами, а мне приходится приложить усилия, чтобы вспомнить, почему я вообще просилась остаться у него, но ещё сильнее мне хочется двинуть Лие по яичникам.
— Будет весело! Современные соседи.
Ага. Весело. Весело, как когда у тебя берут мазок. Как весело резать бумагу. Как ПМС весело. Как…
Не верится, что я о таком думаю, но уж лучше провести лето с Итаном Прайсом, чем лицезреть, как Дэвид лапает свою новую игрушку.
А потом я вспоминаю, что Итан Прайс, каким бы распрекрасным он ни был, относится к тому типу парней, что, вероятнее всего, натирают грудь воском и гладят нижнее бельё от Гуччи.
Думаю, с бывшим мне будет лучше.
Глава шесть
Итан
— Итан, ты вообще меня слушаешь?
Я притворяюсь, будто просыпаюсь от глубокого сна, подняв взгляд на своего стервозного партнёра по кино-классу.
— Нет, конечно, — отвечаю, потерев рукой глаза. — Ты болтаешь о старых фильмах почти час. Вряд ли даже растение бы это выдержало.
Стефани долго и глубоко вздыхает, как умеют только девочки, и медленно возвращает колпачок на свой маркер, а затем упирает кулак в бедро, как раздражённая учительница.
Правда на моей памяти нет ни одной учительницы, которая носила бы такие майки.
— Какого чёрта ты тогда делаешь? — осведомляется она.
Я пожимаю плечами.
— Считаю твои серёжки. Похоже, на правом ухе у тебя их восемь, но это как-то неправильно. Как по мне, у тебя ужасно маленькие уши.
Она пронзает меня взглядом.
— Ты думаешь, что у меня маленькие уши.
Я сочувствующе улыбаюсь ей.
— Да. Но вот эти малышки, — говорю я, указывая на грудь как можно менее извращённо, — заслуживают медали.
— Постой, — она вскидывает руку. — Я пытаюсь дать тебе ускоренный курс кинематографа, а ты глазеешь на мои уши и сиськи?
— Больше на уши, — вру ей.
Я совершенно готов, что это выведет её из себя. Вот уже третий день подряд мы занимаем отдельную кабинку в библиотеке, и большую часть времени она перечисляет фильм за фильмом, режиссёра за режиссёром и сюжет за сюжетом, указывая на каракули, выведенные на доске. Уровень моего интереса пошёл на снижение на пятой минуте в первый же день.
Но если уж быть справедливым, дело не только в том, что Стефани отвратительный преподаватель, хотя она реально ужасна. Скорее причина в том, что, несмотря на все усилия провести лето вдали от родителей и моей привычной социальной жизни, оказывается, что мой мозг не особо настроен сотрудничать. Вместо того, чтобы сосредоточиться на фильмах Стефани, я фокусируюсь на своём личном «кино».
Даже если забыть об Оливии, новости о романе матери уже достаточно, чтобы сделать моё лето абсолютно дерьмовым.
Пульс яростно подскакивает от одного только воспоминания. Плохо уже то, что я видел собственную мать в ситуации, в которой сыновья в принципе не должны видеть своих матерей. Никогда и ни за что. Что хуже, она была с мужчиной, и это вовсе не мой отец (хотя, будь она с ним, мне бы всё равно не полегчало — обе картинки требуют мощной промывки мозга хлоркой). Добавьте пару кадров счастливого лица ничего не знающего отца, и выйдет стандартный фильм ужасов, вновь и вновь проигрывающийся в моей голове. Лекции Стефани просто не способны меня отвлечь.