Я глубоко вздыхаю.
— Ладно, не стану заострять внимание на твоей чрезмерно недальновидной идее создать персонажей на основе личного опыта, переходи уже к «пигмалионовской» части.
— Я бы уже закончил, если бы ты меня не прервала, но задумка в следующем: нашему очень красивому, умному, хорошему со всех сторон герою нужна девушка.
— И по какой же причине?
Глаза Итана ускользают от меня, и на секунду он словно начинает нервничать. И что пугает даже больше, он выглядит виноватым. Что я упускаю?
Он вновь откашливается.
— Ну, я подумал… а что, если этот парень сказал своим родителям, что он кое с кем встречается?
— И зачем ему это делать?
— Затем, что его бывшая девушка — дочка ближайших друзей семьи, и его родители упорно настаивают, чтобы они вернули отношения. Во благо бизнесу и всё такое…
Я смотрю на него внимательно. Осторожно.
— Но он не хочет сходиться с ней, потому что?..
Его светло-карий взгляд находит мои глаза.
— Это не имеет значения. Между нами всё кончено.
Я ожидаю, что он будет вести себя возмущённо. Угрюмо. Разочаровано. Но вместо этого вид у Итана… грустный. И меня вдруг поражает чувство, будто я не в ладах с головой.
Итан говорит не о персонаже. Он говорит о себе.
Но хуже всего то, что мне хочется спросить, желает ли он это обсудить. Мне хочется, чтобы я была тем человеком, с которым он бы желал об этом поговорить.
Но я не спрашиваю. Вместо этого возвращаю нас назад, на безопасную территорию.
— Значит, ему нужна фейковая девушка, чтобы они от него отстали, — говорю я. — Но у такого лакомого кусочка наверняка было бы с десяток подружек, жаждущих занять роль девушки.
— Чересчур жаждущих, — бормочет Итан.
— Бедный востребованный мальчик.
— Так ты мне поможешь? Изобразишь девушку?
И вот так просто мы отбрасываем прикрытие фильмом. Мы говорим о нём. И обо мне. Мы говорим о нас, хотя никаких нас и нет.
Я изумлённо смотрю на него.
— Ты издеваешься? Ты не шутил про этот бред?
Он быстро приходит в движение, отталкивается от стола и снова садится рядом. Не касается меня, но излучает такой жар, что ему это и не нужно. Бесит, что я это заметила.
Последнее, что мне нужно, — это отвлекаться на Итана Прайса. Особенно когда он перевёл сценарий Пигмалиона настолько глубоко в реальную жизнь, что мне вряд ли это понравится. Вообще не понравится.
— Тебе стоит признать, что это хорошая идея, — произносит он. — Подумай, как хорош будет наш сценарий, если мы переживём всё это на собственном опыте.
— Но ты ничего не говоришь о том, как из этого выпутаться, — отвечаю ему, скрестив руки на груди. — Если хочешь побыть современным Пигмалионом — вперёд, но найди себе другую девушку на роль каменной статуи.
— Статуя из слоновой кости.
Я пинаю его в голень, на что он ухмыляется.
— Серьезно, найди себе кого-нибудь ещё, — снова говорю я, не желая, чтобы он улыбался мне. Не желая улыбнуться в ответ.
Его усмешка медленно сползает, и он упирается локтями в колени, запуская руки в волосы.
— Я покажусь полным придурком, сказав это, но я не знаю ни одной девушки, которая не сделала бы неправильных выводов.
Я награждаю его сострадательным взглядом.
— Сложно это, наверное. В городе живёт больше восьми миллионов человек, но при этом в нём нет ни одной одинокой женщины, которая бы не падала от тебя в обморок?
— Есть одна, конечно, — пожимает он плечами. — Ты.
Не сильно уверена, что меня можно причислить к тем, кто не лишается из-за него чувств. Особенно, когда он меня трогает. Но в чём-то Итан прав. Он не в моём вкусе. И я не в его вкусе. Тем не менее…
— А что насчёт тех, кто вообще не заинтересован в мужчинах?
Он ведёт плечами.
— Лесбиянка бы подошла. Но я не знаю ни одной. А если я собираюсь пойти на это, то мне нужна та, с кем я хотя бы немного знаком.
— И ты решил, что Я — лучший из вариантов? Ты меня едва знаешь.
Он ничего не отвечает, поэтому я продолжаю давить.
— Только не говори, что у тебя нет никаких богатеньких мозговитых подружек.
— Есть, но самые близкие из них дружат с моей бывшей девушкой. А другие…
— Сгорают от желания занять эту роль по-настоящему? — заканчиваю за него.
Он виновато улыбается.
Гадость какая. Ведь реально есть девушки, готовые ползать по нему.
— Тогда почему нельзя просто сказать родителям, что ты расстался со своей фальшивой подружкой? — интересуюсь я.
Он вздыхает.
— Потому что в таком случае, они бы снова вернулись к плану воссоединения Оливии и Итана. К тому же, скоро семейный вечер, и Оливия будет там…
Бинго.
— Ты её не забыл.
Он вздрагивает, и я понимаю, что нарушила какое-то мужское правило, сказав это, но, Бога ради, всё и так написано у него на лице.
— Ты такой жалкий, — шепчу я, даже не пытаясь скрыть улыбку.
У него приподнимается уголок рта.
— Заткнись, Кендрик.
— Уже можно сказать, что ты будешь писать супермилые поздравительные открытки на романтические праздники.
— Так ты в деле?
— Нет, конечно, — говорю я. — Во-первых, никто не поверит, что я твоя девушка.
— Это ещё почему?
Я показываю на свои военные ботинки, мешковатые штаны и майку с черепом, потом оттопыриваю ухо, демонстрируя бесчисленный пирсинг.
Его улыбка становится шире, а во взгляде появляется расчётливость.
— Неужели эта студентка не смотрела ни одного фильма из своей любимой тематики по Пигмалиону?
— Смотрела, — осторожно отвечаю я.
Он подаётся чуточку ближе.
— Тогда ты знаешь, что одним из отличительных признаков таких историй является создание новой женщины. Превращение камня в плоть, девчонки-кокни в леди, или же озлобленной готки в дебютантку…
Меня слегка подмывает паника, когда я начинаю понимать.
— Ты хочешь превратить меня в светскую львицу?
Он окидывает меня беглым взглядом, задерживаясь на самых важных частях — отчего моя температура подскакивает на шестьдесят градусов.
— Это вполне выполнимо.
Наши глаза встречаются, и я задумываюсь, имел ли он виду, что это в общем выполнимо, или выполнимо именно со мной. Его глаза темнеют, и я подозреваю, что на уме у него последнее. Мне очень хочется накинуть поверх одежды толстовку.
Он тянется за пивом, и мои глаза вновь впиваются в его чёртову руку. Его руку. Теперь мне нужна не просто толстовка, мне нужна чёртова куртка.
— Никто не поверит, что мы интересуемся друг другом, — говорю я, вкладывая в голос насмешку в надежде, что он правильно поймёт послание: отвали.
Но не срабатывает.
— Кендрик, это самая лёгкая часть.
— Неужели? — растягиваю я.
— Конечно. Смотри.
И прежде чем я успеваю уловить это движение, его рука обнимает меня за шею, играя пальцами с волосами, выбившимися из хвоста.
— Прайс, не смей…
Его рот оказывается на моих губах за долю секунды.
Мои руки моментально взлетают к груди Итана, чтобы оттолкнуть — и я правда этого хочу, — но потом его твёрдые настойчивые губы приходят в движение, и я колеблюсь.
Допуская огромную ошибку.
Он пользуется моей неподвижностью, обхватывая второй рукой меня за щеку. И чёрт возьми, даже такая ядовитая, презирающая мужчин бунтарка бессильна перед парнем, который знает цену сексуальности такого поцелуя.
Я не успеваю понять, что делаю, и позволяю своей голове слегка наклониться, запутываясь пальцами в ткань его рубашки. Итан расценивает это как приглашение и раздвигает мои губы, углубляя поцелуй.
Жаждая большего, я целую его в ответ, и на сей раз наши языки соприкасаются и замирают. Его пальцы напрягаются у меня на затылке, притягивая ближе. Поцелуй долгий, горячий, жёсткий, и даже не совсем уверенная в том, должно ли было это случиться, я всё равно не могу заставить себя отпрянуть.
Все мысли о нашем учебном проекте и моей дерьмовой жизни растворяются. Есть только Итан. Его твёрдые руки, тёплый рот…