Он вздыхает, прислонившись головой к стене. Его адомово яблоко дёргается, когда он сглатывает, и у меня появляется дикая жажда прикусить его, чтобы посмотреть на реакцию Итана. Но учитывая, что тот едва ли признаёт мою обнажённость, вряд ли ему бы понравилось, что я облизываю его шею. В сотый раз задаюсь вопросом, почему он не выбрал для своей шарады девушку, которая бы его привлекала.
Но в этом-то, наверное, всё и дело. То, что мы на двести процентов не подходим друг другу, отменяет все риски.
По крайней мере, так я продолжаю себя уговаривать.
— Как ты уже знаешь, моя семья довольно состоятельная, — тихо начинает он.
Я изумлённо оглядываю до смешного роскошно обставленную ванную.
— Че-е-е-его?
Он награждает меня косой улыбкой.
— Ну, скажем так: богатые люди похожи на других богатых людей, и их богатые дети вроде как должны общаться с такими же богатыми детьми. Очень богатыми, — уточняет Итан.
Хочется сказать что-нибудь саркастичное, но я позволяю ему закончить.
— Но в детстве, — продолжает он, — ты особо об этом не задумываешься. Тебя волнует только то, что родители твоего друга дружат с твоими родителями, поэтому вы можете зависать все вместе. Всё это мало чем отличается от среднестатистической американской семьи, разве что больше икры и меньше соуса для барбекю.
— Звучит ужасно, — я вытягиваю ногу из ванны, обводя кран пальцами со свежим коралловым педикюром. — Значит, твоя бывшая среди этих снобов?
Он коротко кивает.
— Моя мама и мама Оливии были в одном сестринстве, а наши отцы — деловые партнёры. Мы росли вместе с нашим другом Майклом. Его отец был в братстве моего отца, а мама играла вместе с моей мамой в теннис.
— Боже мой, это же практически кровосмешение.
— Ты и представить себе не можешь… — бормочет он.
Я слегка хмурюсь, пытаясь понять:
— Ладно, значит твои родители расстроились, что вы расстались. Горе-то такое, ничего страшного, со всеми бывает. Они же не могли всерьёз надеяться, что из этого что-то слепится только потому, что вы «обменялись серебряными ложками».
— Ты не понимаешь, — говорит он. — Прайсы, Сент-Клеры и Миддлтоны — это как современные Вандербильты, Карнеги и Рокфеллеры. Личное не имеет никакого значения. Главное — бизнес.
Честно говоря, для меня это всё звучит смехотворно, но Итан выглядит таким убитым, что я, лежащая нагая в его ванне, спящая в его гостевой постели, хозяйничающая на его кухне, не считаю правильным сказать ему: забей и будь мужиком! Хоть и хочется.
— Так, ладно, всё это грустно и печально, — осторожно расправляю пену, чтобы не засветить Итану свою промежность. — Если ты настаиваешь на том, что создание фальшивой подружки — лучший способ избежать встречи со своей бывшей девушкой, дело твоё. Но ты уверен, что твои родители купятся? Разве ты не говорил, что вы с Оливией были вместе с рождения?
— С пятнадцати лет.
Свожу брови на переносице. В его голосе проскальзывает грусть, и впервые в мою голову закрадываются подозрения, что этот план не столько для его мамы, сколько для самого Итана.
— Ты не забыл её, — то же самое я сказала ему, когда он в первый раз предложил мне свою идею, и тогда он меня проигнорировал. Точно так же, как и сегодня.
— А ты не мой психотерапевт, — парирует он, ущипнув меня за палец.
Замечаю, что он не отрицает, но что-то не складывается. Впервые заговорив о плане, Итан утверждал, что его мама постоянно подсовывает ему Оливию в надежде, что они снова будут вместе. Если бы он не забыл о ней, разве он бы не хотел сойтись с ней?
Но выражение его лица абсолютно нечитаемое, а кому как не мне знать, что иногда есть темы, на которые тебе просто не хочется говорить.
— Окей, что мне нужно знать? — подаю я голос, осознавая, что пузырьки исчезают, а вода становится прохладнее. — Необходимо ли мне занять какую-то конкретную политическую позицию? Или религиозные взгляды, которыми я должна страстно увлекаться? Какие интересы совершенно не ценятся Прайсами и должны быть пресечены на корню?
— Либералы, протестанты и спорт, — отвечает он. — В семье Прайсов не обсуждается спорт.
— Я постараюсь воздержаться от пересказа всей футбольной статистики, которую знаю от начала и до конца.
— Умница. Ты справишься. И, эм… серёжки?..
— Будут сняты к воскресному ужину, как мы и договаривались, — рапортую я. — И, значит, мне нельзя показывать твоей маме моего набитого питона?
Его глаза устремляются к воде.
— У тебя есть тату?
Я загадочно улыбаюсь. Ну, как он мог не заинтересоваться?
— Не переживай, Прайс. Я всё поняла, — успокаиваю его.
И дело в том, что, как бы я ни ненавидела всю эту ситуацию, мы всё равно это сделаем. Неважно, что я уже и подзабыла, каково фальшиво улыбаться, и вряд ли смогу назвать все виды устриц, в своё время я умела играть в эти игры.
Итан Прайс сделал выбор лучше, чем смел ожидать, когда взял Стефани Кендрик изображать Барби для его Кена. Ведь когда-то Стефани Кендрик была Стеффи Райт – чирлидером, президентом школьного совета и королевой выпускного бала.
Произвести впечатление на родителей? Проще простого. Раньше я такие задачки щёлкала как семечки.
Глава десять.
Итан
С одной стороны, дурацкий ужин с родителями проходит гораздо лучше, чем ожидалось. Стефани настоящая золотая медалистка среди фальшивых подружек. Серьёзно. Она просто огонь!
Но в то же время всё оказывается гораздо хуже, чем ожидалось, потому что мама полностью окунулась в режим свахи. Она словно плевать хотела, насколько фантастична моя новая девушка, и умудрилась раз семь упомянуть имя Оливии, хотя прошло всего полчаса.
«Как интересно, что выбор Итана пал на брюнетку. Ему всегда были по душе блондинки».
«Как чудесно снова принимать к ужину гостей. Раньше к нам каждое воскресенье присоединялась Оливия».
«Итан, милый, я не говорила тебе, что недавно видела Оливию в клубе? Она немного похудела, но, по-моему, ей так даже лучше».
Перед тем как мы приехали, Стефани сказала, что будет весь вечер делать мысленные заметки по первой встрече с родителями, и мама прям не подводит. Стефани сразу распознала её нутро манипуляторши.
Бросаю взгляд на Стефани, убеждаясь, что она не собирается колоть маму ножом, а деликатно отстраняется от неё и принимается беседовать с отцом, который наслаждается каждым мгновением.
Не могу его за это винить. Стефани… она выглядит… чёрт, она шикарно выглядит. Я лишился дара речи на целых пять минут, когда она вышла из комнаты спустя час марафета. Новая причёска и макияж были для меня не новы, я и раньше их видел. И даже частично видел её новый гардероб, когда сидел у примерочных.
Но вот так всё разом? Проклятье. Она идеальная степфордская девушка.
Я боялся, что она не сможет смириться с потерей енотовых глаз, но, видимо, она всё-таки уделила пристальное внимание косметичке, приобретённой в «Бергдорфе». Тёмная, сердитая косметика исчезла, и на щеках у неё какая-то розовая штука, благодаря которой уже не кажется, будто она посвятила всю свою жизнь, запрещая румянцу проступать на её лице. Белый сарафан и светло-голубой кардиган, как глазурь поверх капризного кекса. Идеальный вариант для знакомства с родителями.
Всё это вкупе совершеннейшая неСтефани.
И по какой-то причине меня это выводит из себя, хотя вся суть нашего идиотского плана как раз в создании неСтефани.
Папа вроде бы не возражает. В отличие от мамы, он вполне приветствует замену Оливии.
— Уверен, Наташа уже спрашивала, — начинает отец, — но как вы с Итаном познакомились?
— О, мы вместе посещаем летний кинокласс, — отвечает Стефани, бросая на меня быстрый утвердительный взгляд. По дороге мы сошлись на том, что будем как можно больше придерживаться правды, чтобы нас не поймали на лжи.
— Точно, занятия Мартина, — произносит папа, одобрительного кивая при упоминании его старого приятеля и голливудской звезды.