У меня отвисает челюсть. Что? Не может быть.
— И возьми на заметку, подружка, я терпеть не могу Диккенса. А «Большие надежды» — самая худшая книга его книга. Ужасно мрачная, драматичная…
Поднимаю руку, перебивая его.
— Я отказываюсь верить в историю про убитого пенисом близнеца. Это нелепо с медицинской точки зрения.
Он недолго молчит.
— Ну, возможно, они не смогли доказать, что это смерть именно от пениса. Но я точно знаю.
Я прыскаю со смеху.
Итан одаряет меня пристальным взглядом.
— Не веди себя так самоуверенно.
— Но я не могу, — отзываюсь я, отвернувшись к окну. — Потому что я уверена.
— Как ты можешь быть уверена, если ты даже не видела его?
— Тем не менее, я уверена, — твёрдо говорю я. Боже, столько шума вокруг пениса!
Он снова притихает.
— Значит, ты всё-таки о нём думала.
— Нет!
Он сочувствующе качает головой.
— Думала-думала. Не будь это так, то когда бы этот вопрос всплыл, ты бы остановилась и подумала: «хм-м, неужели у Итана такой большой член, что он сумел вытеснить из утробы ещё одного ребёнка?». Но ты ответила сразу, а это значит, что у тебя уже сложилось мнение. Нелестное мнение, стоит добавить. И совершенно неверное.
Теперь я краснею, потому что тут он меня подловил. Но не скажу, что я так уж много раздумывала над, эм, ним. Моя быстрая реакция на его идиотскую игру была вызвана лишь нелепостью самого предположения. Но пусть раньше в моей голове не возникало мыслей (слишком часто) о его мужских особенностях, теперь, из-за этого разговора, я явно думаю о них.
Я ёрзаю на кожаном сиденье машины, которую он одолжил у родителей. Не думала, что у кого-то в Нью-Йорке реально есть машина, но, разумеется, у Прайсов целая стоянка из сексуальных тачек, которые только и ждут, когда золотой мальчик из прихоти возьмёт одну из них.
— У твоей мамы случился выкидыш? — спрашиваю я, отчасти из желания отвести разговор подальше от его промежности и отчасти из желания узнать его.
— Да, — уже тише отзывается он. — Они едва узнали, что у них будут близнецы, поэтому у неё даже не было возможности осознать потерю, но, тем не менее, она не любит об этом говорить.
— Они больше не делали попыток?
Он бросает на меня быстрый взгляд с ухмылкой.
— Наверное, решили, что меня им достаточно.
— Или даже чересчур много, — ворчу я.
— И снова ты думаешь о моих причиндалах!
— Итан! — я знаю, что снова вся красная, но он только улыбается и проявляет милосердие, сменив тему.
— А что насчёт тебя? Ты же единственный ребёнок, верно? Или у тебя целая армия из братьев и сестёр, скрывающихся в твоём тайнике Стефани?
— Я одна, — говорит она. — Ну, и ещё у меня есть сводный брат. Но я даже не знала его до совершеннолетия, поэтому не могу думать о нём как о своей семье.
Справедливости ради стоит сказать, что мне очень даже нравился Крис в тех редких случаях, когда нам приходилось находиться в обществе друг друга. Это ведь не его вина, что мамаша у него пожирательница мужчин. Или даже пожирательница вдовцов.
— Не отлынивай от своих обязанностей, Кендрик. До конечной остановки ещё больше двух часов
— Напомни-ка, почему мы отправились в пятичасовое путешествие к чёрту на куличики?
— Потому что это мой единственный шанс повидаться с Андреа, пока она не вернулась в Калифорнию. Обычно она приезжает в город на всё лето, но в этом году её семья арендовала хижину, поэтому она осталась там.
— И она твоя подруга из старшей школы, верно?
— Нет. Мы с ней дружили с начальной школы до средней. Она училась в государственной школе, а не в академии вместе с нами.
Я достаю две бутылки воды из холодильника, который он взял, и протягиваю одну ему.
— Ты дружил с хулиганами из общественной школы?
— Только с одной, — с улыбкой говорит он. — В восьмом классе мы сидели вместе почти на каждом уроке и довольно тесно общались, поэтому я, наверное, дружу с ней лучше остальных.
— Вы встречались?
— Нет. Помнится, у нас было пару неловких поцелуев из-за «бутылочки», но ничего серьёзного. Наверное, даже тогда я вроде как понимал, что Оливия та самая.
Я удивлённо оглядываюсь на него, и, похоже, он удивлён этим откровением в той же степени, что и я. Он почти никогда не вспоминает свою бывшую девушку, а в те редкие случаи делает это только с угрюмостью. Я чувствую, как у меня сосёт под ложечкой, и пытаюсь убедить себя, что это не ревность, но кому как не мне знать правду. Это не значит, что у меня к Итану чувства. Но я провожу кучу времени с ним, поэтому с моей стороны будет лукавством сказать, что мне сложно забыть о том, что это фальшь.
Очевидно, мне суждено быть ревнивой поддельной девушкой. И это странно, ведь даже в настоящих отношениях я никогда не ревновала.
— Ладно, теперь точно твоя очередь, — произносит чуточку смущённый Итан. — Я уже копнул глубже, а ты всё никак не выполнишь свою часть.
Я отпиваю воды, издав тихий смешок.
— Ты, глубже? Да брось, Прайс. Как-то мне не верится, что под всем твоим лоском прячется большая глубина.
Он ничего не говорит в ответ, и я оглядываюсь на его профиль, ожидая легкомысленную усмешку, но там нет даже намёка на улыбку. Более того, он выглядит слегка… уязвлённым. Точно такое же выражение появилось на его лице в ту ночь на вечеринке братства, когда я сказала ему, что внутри у него нет содержания. Несправедливо было так говорить, когда я его даже не знала.
Однако теперь, по-настоящему с ним познакомившись, я осознаю, насколько несправедливо и стервозно это было.
Ведь это совершеннейшая неправда.
— Эй, — быстро произношу я, потянувшись, чтобы, извиняясь, коснуться его руки. — Я вовсе не хотела…
Итан поднимает свою бутылку, прежде чем мои пальцы успевают до него дотронуться, отчего я быстро отнимаю руку.
— Конечно, хотела, гот. И ты права. В этой стороне машины нет ничего, кроме денег и глумливых шуток.
Его тон самоуничижительный, вызывающий у меня желание сказать ему, что всё это неправда. Что я сказала про отсутствие у него глубины только из-за того, что сама не хотела обнажать душу. Мне не хотелось видеть ничего, кроме его денег и шуток, потому что последние несколько недель я то и дело ловлю проблески того, что скрывается за внешностью «хорошенького» мальчика, ведь я вряд ли сумею справиться с версией, что будет ещё лучше. Меня и так очень беспокоит, что я могу влюбиться в эту версию Итана Прайса.
Но в то же время мне не хочется, чтобы он прятался от меня.
«У тебя не получится поймать двух зайцев одновременно, Стефани».
— Итак, две правды и одна ложь, — слышу я себя, отчаянно желая как-то загладить вину. Сравнять счёт. Поделиться с ним чем-то так же, как он поделился со мной историей про Оливию, выкидыш мамы и даже про дружбу с Андреа.
— Первое: когда мне было семь, родители отвезли меня в неотложку с подозрением на разрыв аппендикса. В итоге оказалось, что у меня был просто сильный запор. Второе: в девочку из моей старой футбольной команды попала молния, и с тех пор я по сей день до смерти боюсь грозы, хотя прекрасно понимаю, что это глупо. И третье… в старшей школе мой парень подсыпал мне наркоту в алкоголь в ночь смерти моей мамы.
Последнее я произношу так быстро, что все слова сливаются воедино, словно я тороплюсь поскорее закончить шутку.
Хотелось бы мне, чтобы это было шуткой.
На несколько секунд я задерживаю дыхание, не глядя на него. Просто не могу.
Напряжение в машине настолько ощутимо, что у меня не получается вдохнуть, и Итан, наконец, его разрушает.
— Чёрт возьми, Стефани, — говорит он, сначала ударив ладонью руль, а потом схватившись за него до побелевших костяшек. — Скажи мне, что последнее — ложь. Скажи это!
Я не отвечаю. Но мне и не нужно.
— Черт возьми, — повторяет он уже тише.
Пожав плечами, я делаю большой глоток воды, словно сброшенная мной бомба — сущие пустяки. Что не так, конечно.
Но у меня было несколько лет, чтобы примириться со случившимся, поэтому единственное, что меня пугает — это то, что я вообще это рассказала. Ему. Доверить детские секреты — не одно и то же, что сбросить нечто столь масштабное в машине, поездка на которой продлится ещё добрых два часа.