Я бы всё отдала, что повернуть время вспять. Всё, что угодно.
Особенно учитывая, что Итан выглядит взбешённым.
Горло слегка сжимается, когда до меня доходит масштаб моей оплошности. Он не хотел знать обо мне таких подробностей. Никто бы не хотел. Хотя Джордан в курсе, конечно. Для этого и нужны лучшие друзья. Но такой багаж стоит приберечь для друзей, психотерапевтов и личного дневника, а не для беззаботного фальшивого парня.
— Я пошутила, — вру я, нарушая тишину. — Выдумала. Третья как раз была ложью…
— Не надо, Стефани. Просто не надо, — едва слышно просит он.
Из меня вырывается тихий вздох. Он прав. Если я попытаюсь взять слова обратно, станет только хуже. Поэтому вместо того, чтобы отступить, я перехожу к плану Б: притвориться, будто ничего страшного не произошло.
— Ты упомянул, что Андреа нашла себе парня в калифорнийском колледже. Вы зна…
— Что случилось?
У меня начинает звенеть в ушах.
— Что?
— Не прикидывайся дурочкой.
— Я не хочу об этом говорить.
— Да, не хочешь.
Если бы он сказал это как придурок-всезнайка, я бы его проигнорировала. Но голос у него добрый, а я не хочу, чтобы он был ко мне добр. Я не хочу, чтобы он был не тем жалким маменькиным сынком, что не в силах сказать своим родителям о гадком проступке драгоценной Оливии.
Но взгляд, которым он сейчас на меня смотрит, вовсе не взгляд поверхностного паренька из братства. Он смотрит на меня, как сопереживающий друг.
Что я могу сказать? Если не считать Джордан, у меня давно не было друзей.
Поправочка: я уже давно не позволяла себе друзей.
И, судя по всему, это закончится на Итане Прайсе.
— Его звали Калеб, — произношу я с глубоких вздохом, глядя в окно. — Или, наверное, стоит сказать «его имя Калеб». Он ведь всё ещё жив, насколько я знаю.
— Очень жаль, — шепчет Итан.
Я позволяю себе слабую улыбку.
— Да, иногда мне тоже так кажется. Мы начали встречаться в конце второго курса. И как бы больно мне сейчас ни было это говорить, он мне сильно, по-настоящему сильно нравился, понимаешь? Я не знаю, сравнимо ли это с тобой и Оливией, предназначены ли мы были друг другу, но, по крайней мере, нам было весело вместе. Он хорошо ко мне относился. До тех пор, пока…
— Пока не сделал это.
— Да, — со смешком подтверждаю я. — Вспоминая то время, можно сказать, что это произошло не в одночасье. Он не вот так разом превратился из идеального парня в придурка, подсыпавшего своей девушке наркоту для изнасилования.
Итан приглушённо выругивается, и, может, мне стоит остановиться, вот только я уже не могу. Словно пришло время наконец об этом поговорить.
— Некоторое время он вёл себя странно. Зависал с дружками его брата из колледжа. Из кандидата в отличники он превратился в полного пофигиста, понимаешь? Ему будто хотелось только бухать, накуриваться и заниматься сексом…
Итан проводит ладонью по шее, но не прерывает меня.
— Но я практически ничего не замечала, — всё тише говорю я. — В смысле, на каком-то уровне я понимала, конечно. Понимала, что он менялся, и вовсе не в лучшую сторону. Но у меня болела мама. Серьёзно болела. И мне просто не хотелось усложнять себе жизнь. Я слышала сплетни, что он путается с другими девчонками, но меня это вообще не волновало. Я даже у него спрашивала. Решила, что это моя вина, ведь я отказывалась с ним спать, когда он просил.
— Стефани…
— Не надо, — прошу. — Я не говорю, что поступала тогда правильно или была умной, но все случилось, как случилось. Всё, что меня интересовало, — это мама и семья, и я была благодарна уже за то, что мне есть куда пойти, когда мама лишилась последних волос. У меня был тот, кто мог меня обнять во время истерик, когда доктор озвучил вердикт: «месяц, не больше».
Опустив взгляд на пустую бутылку в моих руках, с удивлением отмечаю, что она превратилась в сморщенный, расплющенный пластик.
— Что тогда случилось? — мягко спрашивает он.
Я открываю рот, чтобы ответить, но из него не вырывается ни слова. К моему ужасу, глаза застилают слёзы, и до меня доходит, что, пусть мне и хорошо — невероятно хорошо — обсуждать это с кем-то, я ещё не готова зайти так далеко. Пока ещё рано.
— Я не могу говорить о той ночи, — наконец, выдаю я, не в силах встретиться с ним глазами.
Итан двигает руками на руле, бросая на меня быстрый взгляд, и на миг мне кажется, что он станет настаивать. Но потом выражение его лица вновь меняется, и он позволяет себе стать другим Итаном.
Но сначала он обхватывает рукой мою щёку, и я на краткий миг подаюсь навстречу его ладони. А потом он отстраняется, и вот так запросто превращается в того самого добродушного, нахального весельчака, с которым я встретилась в первый день занятий.
— Ну что, моя очередь, да? — говорит он, как будто мы только что не совершили путешествие по моей усыпанной минами тропе воспоминаний. — Две правды и одна ложь. Первое: в седьмом классе я пошёл в поход с другом и его родителями, где попытался сделать огненный выхлоп из задницы, в итоге спалив все волосы на ней. Второе: в детстве я был самым настоящим поросёнком. Прям очень жирным. В четвёртом классе я слопал почти все капкейки, которые приготовила одна мамаша на день рождения дочери, и попытался свалить всю вину на хомячка, жившего у нас в классе…
Повернув голову, я наблюдаю, как он начинает рассказывать какую-то нелепую историю, но думаю не о том, правда это или нет. Я думаю о том, что Итан Прайс устроил отличное шоу, пытаясь меня подбодрить. Пытаясь помочь мне забыть.
Но больше всего я стараюсь не думать о своих чувствах.
Потому что мои чувства не имеют никакого отношения к нашей шараде.
Мои чувства кажутся настоящими.
Глава двенадцатая.
Итан
— Так сколько вы со Стефани вместе?
Я бросаю взгляд на Андреа, пытаясь разобрать: случайный это вопрос или она нас подловила.
Мы нечасто видимся — где-то раз в год, когда она возвращается домой из калифорнийского университета в Санта-Крузе. Но она как раз из тех проницательных людей, которые пропускают все твои слова мимо ушей, пытаясь докопаться до настоящей сути.
Тот факт, что Андреа всегда умела почуять мою ложь за милю, и есть причина, по которой я взял с собой в эту спонтанную поездку Стефани. На самом деле, это главная причина, потому что мне даже не нужно притворяться рядом с Андреа. Ей наплевать, с Оливией я или нет. Она никогда не говорила об этом вслух, но я не думаю, что ей вообще когда-то нравилась Оливия. Я мог приехать один, просто сказав, что теперь у меня нет девушки, и она бы и глазом не моргнула.
Но эти выходные — последнее испытание. Если мы одурачим Андреа, заставив думать, что мы вместе, то нам не составит никакого труда убедить в этом остальную мою семью и гораздо менее наблюдательный круг общения.
— Около месяца, — отвечаю я наконец, подавив желание рассказать побольше деталей. Думаю, чем меньше деталей — тем лучше. Так будет проще поддерживать шараду.
— Ха, — выдаёт Андреа.
Дерьмо.
— Что за «ха»? — переспрашиваю я, выудив пиво из холодильника.
Она пожимает плечами и перекидывает руку через борт родительской лодки, скользя пальцами по прохладной воде озера.
— Месяц? Серьёзно?
— Выкладывай уже, что у тебя на уме, — подбадриваю я, откинув пиво и готовясь к нападению. Так можно хотя бы выяснить слабые стороны нашего актёрского мастерства до начала настоящего представления.
— Просто вы странно общаетесь друг с другом, — произносит Андреа. — С одной стороны, вам совершенно комфортно вместе. Будто ты знаешь ответ ещё до того, как она задаст вопрос, или можешь подъедать у неё чипсы со вкусом томата, а она даже внимания толком не обратит.
— А с другой стороны?..