— Нет, я имею в виду, что мы должны по-настоящему потанцевать, — произносит она, обводя рукой медленно покачивающиеся пары.
Я опускаю взгляд к её макушке.
— Это же «медляк».
— Именно, — многозначительно соглашается она.
Она права, конечно. Я весь вечер чувствовал на себе взгляд мамы. Вероятно, выискивающий какой-нибудь намёк на то, что мы утратили новизну и теперь потихоньку катимся к разрыву. И ещё я видел, как вздрогнули все члены моей огромной семьи, когда я представил Стефани и они увидели, что она — это не Оливия.
Поэтому, да, наверное, нам стоит потанцевать. Хотя мне и не хочется. Не тогда, когда она так выглядит.
В коктейльном платье ярко-зелёного цвета с лямкой вокруг шеи, которое прикрывает её фантастическую грудь, но оставляет обнажённой спину. Спину, которую мне придётся трогать, пока мы будем танцевать.
Но она уже схватила меня за руку, умело лавируя между причудливо разодетыми гостями, пока мы не оказывается посреди танцпола. Мы останавливаемся рядом с молодожёнами, и я удивлённо наблюдаю, как кузина, взяв Стефани за плечо, что-то шепчет ей на ухо, после чего они обе тихонько хихикают, как парочка школьниц.
Вот только когда Стефани успела подружиться с Пейдж?
И куда делся выпендрёжный, обожающий чёрные шмотки гном, который однажды прочёл мне лекцию о недооценённости фильмов в жанре нуар?
Новоиспечённый муж Пейдж вновь увлекает её на танец, и я набираю полные лёгкие воздуха, когда Стефани подходит ко мне: её тело легко сливается со мной, она скользит рукой по моим плечам, прижимаясь ко мне. Моя рука находит её спину, и, кажется, я слышу, как она тихо вздыхает, когда мы начинаем раскачиваться под какую-то слащавую балладу.
Я был прав, думая, что касаться голой спины Стефани не лучшая идея. Тёплая гладкость напоминает мне о том моменте на лодке, когда я запустил руку под неё, приподнимая навстречу…
— По-моему, у тебя очень милые родственники, — говорит она мне в плечо.
— Всё потому что они со стороны отца, — отвечаю я, благодарный за тему разговора, не затрагивающую поцелуи. Или кожу. Или прикосновения. — Тебе повезло, что нам не пришлось разыгрывать нашу шараду для сборища Кларков. Вот они самые настоящие гадюки.
— Но твоя мама, по-моему, уже прониклась ко мне теплом.
Я медлю перед ответом.
— Только потому что Миддлтоны в Европе, и ей не нужно весь вечер навязывать мне Оливию.
— Оливия приглашена на свадьбу?
У меня рефлекторно напрягаются пальцы.
— Да. Но её кузина выходит в те же выходные замуж за какого-то швейцарского миллиардера. Впрочем, на вечеринке она появится, — добавляю я, желая предупредить её.
— На большой, модной вечеринки в Хэмптоне?
Я киваю, глубоко вдохнув.
— Майкл тоже там будет.
Её глаза изучают моё лицо.
— Ты ведь поэтому инициировал этот план? Не только для того, чтобы твоя мать отстала от тебя. Но и потому, что ты не хотел появляться на вечеринке в одиночестве. Когда они оба будут там.
Я вновь притягиваю её ближе, чтобы она не могла видеть моих глаз.
— Возможно. Честно говоря, я уже совсем не понимаю, зачем это делаю.
Это очень серьёзное заявление, и речь не только об Оливии и маме. Подозреваю, она и сама это знает, потому что её пальцы чуть сжимаются на мне.
Мне начинает казаться, что это самая длинная песня в мире, и я разрываюсь между желанием отстраниться и желанием, чтобы это никогда не прекращалось. Слегка поворачиваю голову, задевая подбородком её волосы. Они пахнут так хорошо, как и выглядят. Хоть убейте, я не знаю, почему всегда предпочитал блондинок.
«Прекрати обнюхивать девчонку, ради Бога».
Стефани едва заметно смещается, и от этого движения моя рука, которая и так лежит на нижней части её поясницы, спускается ещё ниже, пока кончики пальцев не оказываются прямо под тканью платья. Мы оба замираем, и я приказываю себе сдвинуть руку. И я сдвигаю, но только не в том направлении, в котором должен. Вместо этого мои пальцы едва ощутимо скользят по её пояснице в раскаляющей лёгкой ласке.
В этом прикосновении нет ничего неприличного. Я не лапаю её за задницу, и никто не обращает на нас даже толику внимания.
Но как раз последний факт и делает касание неприличным. Потому что я делаю это не для публики. А для себя.
Я оставляю руку там, где она лежит, на несколько жарких мгновений, в течение которых мы оба едва двигаемся. Начинаю смещаться на более безопасную территорию, но моя рука сдвигается не так далеко, как следовало, отчего мизинец остаётся парить прямо под тканью.
Разница между безобидным и не совсем безобидным прикосновением здесь бесконечно мала, но я явно переступил черту. Любой партнёр Стефани по танцу мог коснуться обнажённой части её спины, но только пальцы её парня способны проникнуть под ткань и задержаться там. А мои определённо задержались.
Песня, наконец, кончается, мы расходимся, и она как будто слегка дрожит — вряд ли это просто игра моего воображения. Я должен радоваться, что у неё нет ко мне иммунитета. Что я такой не один. Но в моих мыслях только: «Опасность!»
Снова начинает играть музыка, какая-то попсовая, девчачья песня, от которой каждая женщина на танцполе издаёт визг. Даже Стефани.
Я ловлю себя на том, что усмехаюсь при виде этого зрелища, не в силах сопоставить эту счастливо скачущую тусовщицу с той мрачной студенткой-киношницей, с которой я познакомился всего несколько недель назад.
Мои кузины бросаются к Стефани, втягивая её в толпу танцующих женщин, и все они начинают распевать песню, которая наверняка будет звучать в моей голове до самой смерти.
Подмигнув ей, я поднимаю руки в знак капитуляции, прежде чем отступить с пышущего эстрогеном танцпола. Она радостно машет мне, а потом отворачивается и что-то кричит на ухо моей кузине Тиффани.
Я ошарашенно качаю головой, не в силах понять, как она умудрилась подружиться со всем кланом Прайсов. Должно быть, у них было девчачье собрание в уборной, на которое я удачно не нарвался.
Как раз сгружаю в себя кусок торта, — третий за вечер, но кто считает? — когда чувствую руку на своём плече.
Я одариваю улыбкой папу, который выглядит как никогда расслабленным и счастливым. Оглядываю помещение в поисках мамы, но её нигде не видно. Я помню время, когда мои родители постоянно находились вместе. Вовсе не потому, что так было нужно, а потому что им так хотелось. Или это мне всегда просто казалось, что им этого хочется. Может быть, дети видят только то, что хотят видеть, а я желал думать, что мои родители совершенно счастливы вместе.
Но даже ребёнок не сумел бы придумать отговорку, увидев мою маму и Майка. А взрослый ребёнок тем более.
— Развлекаешься? — интересуюсь я, пока мы оба наблюдаем за женской танцевальной вечеринкой.
— Всегда любил хорошие свадьбы. И Пейдж с Аароном, кажется, счастливы вместе. Очень красивая пара.
Несмотря на тот факт, что мой папа почти такой же сноб, как и моя мама, в отношении многого — как-то он сказал, что не понимает, почему все на Манхэттене не могут нанять себе водителей, чтобы город избавился от чёртовых таксистов, — он здорово вырос до славного мужика, по крайней мере, в обществе. В офисе он всё тот же деловой тиран, которого я помню с детства.
Словно прочитав мои мысли, он делает глоток своего напитка — виски с содовой, если только у него не изменились предпочтения, — и поворачивается лицом ко мне:
— Ты нечасто бываешь в офисе.
Подавляю дикое желание тяжело вздохнуть.
— Я ведь уже говорил, папа. Мне хочется передохнуть одно лето. Я проведу всю взрослую жизнь в «Прайс Холдингс». Не хочется перегореть, не успев начать. К тому же, я заглядываю, когда у меня получается.
Ненавижу, что мне приходится выставлять себя маленьким плаксивым мальчиком, но я сказал так, как есть. Я хочу возглавить семейную компанию. Однажды.
Но сегодня мне просто хочется… чёрт, да я даже не знаю, чего хочу. Не помню, чтобы я хоть раз подверг сомнению свой путь, но, видимо, разрыв с Оливией послужил триггером, после которого всё перевернулось с ног на голову.