Мои глаза широко распахиваются от этого осознания, и я отталкиваюсь от него, отчаянно пытаясь высвободить руку. Итан, видимо, почувствовав мою панику, тут же отстраняется, нежно придерживая за локти и наблюдая.
Мы оба тяжело дышим, и мне становится интересно, отражает ли его ошеломлённое от случившегося выражение лица и моё. Скорее всего.
Но я не просто ошеломлена Я в ужасе. Впервые с тех пор, как умерла мама, с тех пор как Калеб накачал меня, мне хочется близости с парнем. Я по-настоящему сильно хочу Итана Прайса. Хочу быть обнажённой под ним, хочу видеть его над собой…
Встряхнув головой, я толкаю его в грудь.
— Что это было?
Он ничего не отвечает, лишь проводит рукой по шее. Я начинаю понимать, что он делает так, только когда чувствует себя не в своей тарелке, и мне должно быть радостно на душе, что я такая не одна, но это, наоборот, только выводит меня из себя.
Какого хрена он посмел меня поцеловать, не отдавая себе отчёта?
Он поднимает рюкзак и протягивает мне. Я отбираю его, даже не поблагодарив. Хочу, чтобы он ясно понимал, какую Стефани сейчас поцеловал. Не ту милую, послушную, фальшивую Стефани. А капризную, сердитую, настоящую Стефани.
Ту, к которой у него никак не может быть влечения.
Я прошу себя уйти, пока достоинство не пострадало. Потому что он уж точно не скажет ничего, что мне хотелось бы услышать. Но всё равно слышу собственный голос, спрашивающий:
— Он был настоящим? Или это очередной искажённый эксперимент, который мы впишем в сценарий?
Он отводит от меня взгляд, и это почти весь ответ, что мне нужен.
— Ясно, — огрызаюсь я.
— Стеффи…
— Не называй меня так, — я обхожу его, увеличив расстояние между нами и не оставляя шанса для физического контакта.
— Постой, просто дай мне минуту, хорошо? Я не знаю…
— Тогда разберись в себе, Итан.
Я выхожу за дверь, захлопывая её за собой, прежде чем он успел бы сказать то, что ухудшило бы ситуацию ещё сильнее.
На миг прислоняюсь к двери, восстанавливая дыхание. Разбираясь в мыслях. Но единственная мысль, что приходит мне на ум, — это осознание того, что я хочу плакать, и в этом нет никакого смысла. Я не плакала — и даже не хотела — с того дня, как узнала о болезни мамы.
И мне ненавистно, что какой-то поверхностный богатенький паренёк, который ушёл бы от меня, ни разу не обернувшись, стал тем, кто принёс мне одновременно и желание, и боль — те две эмоции, которые, как я думала, давно умерли во мне.
Глава шестнадцатая.
Итан
Если после той «слишком дружественной» ночи со свадьбы моей кузины я просто как-то пытался избегать Стефани, то после поцелуя в библиотеке я определённо избегаю её.
Поцелуй, который произошёл не из-за игры, фильма или чего-то подобного, а только из-за того, что я хотел её.
И она тоже меня хотела.
По крайней мере, я был в этом почти уверен. Но потом она совсем вышла из себя и сбежала.
Я не знаю, что и думать, что ей говорить. Поэтому делаю то, что сделал бы любой двадцатилетний парень, обладающий хоть каким-то здравым рассудком: даю ей полную свободу действий.
И она, похоже, придерживается того же мнения, потому что из тех нескольких фраз, которыми мы обменялись, я узнал, что она взяла несколько дополнительных смен в кафе. Что касается меня, то я провожу в «Прайс Холдингс» до смешного много времени, если брать в расчёт, что я даже не стажёр. Я не получаю оценок, не получаю зарплату (хотя она мне и не нужна), и, если быть честным, даже не знаю, как много вкладываю сам. Большую часть времени я тенью следую за отцом, слушаю его конференц-звонки, наблюдаю, как он общается со всеми, начиная с персонала и заканчивая высокопоставленными инвесторами.
Я продолжаю ждать момента, когда испугаюсь и решу, что хочу обменять сшитые на заказ костюмы на коноплянные ожерелья и льняные штаны на завязках, отправившись вести экскурсии где-нибудь в Коста-Рике. Другими словами, я продолжаю думать, что однажды проснусь и восстану против ожиданий — и преимуществ, — возложенных на меня с самого детства.
Но пока этого не случилось. Всё так, как я и сказал Стефани во время той дурацкой игры в «две правды, одна ложь»: я действительно рад своему наследию. Может быть, я и пошел в магистратуру по специальности «бизнес» по настоянию родителей, но остался я там по собственному желанию. Мне нравится, как сходятся цифры при правильном сложении. Мне нравится, что в бизнесе главное — баланс между людьми и деньгами.
И назовите меня поверхностным, но мне нравится даже дожидающаяся меня современная высотка.
«Прайс Холдингс» подходит мне. И Оливия мне тоже подходит.
Ровно настолько, насколько не подходит Стефани — с её тяжестью и хмуростью.
Только подумайте: сегодня утром, когда мы обменивались несколькими краткими словами за кофе, я увидел у неё на ногтях крошечные скелеты. Скелеты.
Стоит ли удивляться, что я прячусь в офисе отца? Какого чёрта я не устроился на официальную стажировку, как делал каждое лето, а вместо этого обзавёлся занозой в заднице в этом киношном классе?
А потом я захожу в лифт в «Прайс Холдингс» и вижу его.
И вспоминаю, почему так избегал офиса.
— Итан! Постой секунду!
Я веду плечами, раздумывая выйти из лобби, как будто и не слышал его. Но за нами наблюдает слишком много глаз, а мне не всё равно, что подумают о моей матери.
Поэтому я разворачиваюсь, сталкиваясь лицом к лицу с мужчиной, трахающим мою маму.
Но я не улыбаюсь ему, как делал это ещё пару месяцев назад. Когда он был мне как второй отец. Теперь же он всего лишь мужик, который пытается заменить моего отца.
— Майк.
Он протягивает руку для рукопожатия.
— Давненько не видел тебя, сынок. Твой отец говорил, что ты очень занят летними занятиями, верно?
— Скорее забавным элективным курсом, — слышу я своё бормотание. Ненавижу себя за то, что у меня нет яиц, чтобы сказать ему напрямик о том, что я просто пытался избегать его. Как и его сына.
Но, возможно, это и есть доказательство того, что у меня нет яиц.
— А ещё я слышал про новую девушку, — говорит он, понизив голос, словно мы заговорщики. Мне хочется его ударить.
— Как Майкл? — вместо этого спрашиваю я.
Майк-старший моргает, слегка удивлённый, что я спросил о его единственном сыне. Ещё не так давно это он спрашивал у меня про Майкла. Когда мы с Майклом ещё были неразлучны.
Майк-старший должен был заметить, что я больше не появляюсь каждый день, но ничего не говорит по этому поводу. Интересно, Майкл признался им, что переспал с Оливией?
— Он хорошо, хорошо, — отвечает Майк, перекладывая дипломат в другую руку. — Стажировался в моей бухгалтерии. Я подумал, что ему пойдёт на пользу опыт работы в управлении счётными книгами.
«Скажи, что ты видел его с мамой», — подстёгивает внутренний голос. — «Скажи, что тебе плевать, что они с отцом партнёры, скажи, чтобы он держался подальше от твоей семьи». Вместо этого я неловко киваю, словно мне не похрен, чем занимается мой бывший лучший друг.
— Что ж, мне пора идти.
— Конечно-конечно. Наверняка ты не хочешь попасть в час-пик. Ещё увидимся, сынок.
«Я тебе не "сынок"».
— Конечно. До встречи.
Около пяти секунд после ухода от Майка я решаю, стоит ли мне заехать к родителям, чтобы встретиться с мамой. Что называется «сорвать пластырь», ведь первостепенный шок от маминой интрижки теперь уже стих, превратившись просто в… горечь.
Но я не прекращаю думать, как она переживала о хэмптонской вечеринке на следующих выходных. Это самое крупное её мероприятия за весь год, которое влияет как на профессиональную жизнь, так и на личную. К тому же, выходные в Хэмптоне важны для моего отца. По меньшей мере, ради него я должен подождать, прежде чем рискнуть пустить по ветру нашу семью.
Кроме того, как бы эгоистично это ни было, мне бы хотелось, чтобы это произошло, когда я смогу на полный день окунуться в учёбу. Когда можно затеряться среди плотных занятий осеннего семестра и, надеюсь, в компании девчонок, которые все прошлые три года смотрели, но не смели трогать — и всё из-за Оливии. Теперь же прикосновения разрешены, если мне самому этого захочется.