— Экономика, — отвечает он, пожимая её. Парень довольно дружелюбен, но он явно потерял интерес после того, как уяснил, что Стефани занята, и спустя несколько минут пресной болтовни о любимых профессорах и о том, что ждёт нас после окончания учёбы, он всё-таки уходит, оставляя нас со Стефани наедине.
Она чокается своим бокалом о мой, прежде чем повернуться к воде, опираясь предплечьями о перила.
— Вот, что я скажу тебе, Прайс: вы, богатенькие детишки, умеете устраивать тусовки.
— Тебе они не кажутся слишком пафосными? — спрашиваю я, подражая её позе.
Стефани фыркает.
— Конечно, кажутся. Но, помимо всего прочего, они ещё и чертовски хорошие.
Её голос лишён презрения, и я испытываю странное облегчение оттого, что она может находиться в этом мире, не проникнувшись ненавистью ко всему богатству. Ведь, каким бы состоятельным, категоричным и мерзким он ни был, это всё равно мой мир. Моё будущее. И однажды и я буду устраивать вечеринки в Хэмптоне от имени «Прайс Холдингс».
Допиваю остатки шампанского, болтая ножкой бокала в воздухе над водой.
— Знаешь, сейчас мне кажется немного глупым, что я так боялся появиться здесь один. Без понятия, почему мне было так важно обзавестись девушкой. Ведь нет ничего зазорного том, чтобы двадцатиоднолетний парень пришёл на вечеринку родителей без пары, правда?
Она бросает взгляд на мой профиль, и мне становится понятно, что она удивлена таким признанием. И, вероятно, немного раздражена осознанием, что я вытащил её из естественной среды обитания, когда она могла преспокойненько прятаться сейчас в каком-нибудь маленьком дырявом кинотеатре в Сохо.
Стефани едва ощутимо толкает меня бедром.
— Ты хочешь, чтобы я ушла, Прайс?
Теперь моя очередь смотреть на её профиль, а её — на воду.
— Нет, — медленно выговариваю я. — По-моему, речь вообще не об этом.
Мы почти подобрались к признанию, что между нами происходит нечто, помимо плана, а судя по румянцу на её щеках, она это знает. Мне стоило бы успокоиться, но я вдруг понимаю, что мне отчаянно необходима уверенность в том, что я такой не один. Не единственный, кому хочется превратить эти выходные во что-то большее, чем простое «прощай».
Ведь прощание неминуемо. У наследника империи и девушки, которая желает лишь того, чтобы её оставили в покое, нет будущего.
Но всё-таки мне хочется показать ей, что я не просто наследник «Прайс Холдингс». Что в моих чувствах к ней есть нечто большее, чем глупое соглашение. И что на кону не только дурацкий сценарий.
Поэтому я давлю на неё. Совсем чуть-чуть.
— Ты же понимаешь, о чём я? — мягко спрашиваю я. — Через несколько часов я смогу вернуть тебя на Манхэттен, ведь твоя часть сделки будет полностью выполнена, — но скажи, что ты хочешь остаться.
Несколько секунд она хранит молчание, и моё сердце заходится в панике, что я ошибся. Что она примет моё предложение и уедет на следующей же попутке обратно в город, прежде чем я успею…
Чёрт. Я даже не знаю, чего хочу от неё на этих выходных.
Дело не в сексе. То есть совсем не в сексе. По крайней мере, пока она не добьётся ответов от своего бывшего придурка. В ту ночь я сказал то, что думал. Стефани заслуживает ответов.
Но независимо от того, спала она с Калебом или нет той ночью, у неё ничего не отложилось в памяти, а это значит, что тот, кого она выберет, по сути, станет её первым мужчиной. И она заслуживает, чтобы её первый раз был не с тем парнем, который платит ей за то, чтобы она изображала его девушку.
Тем не менее, я хочу, чтобы она выбрала остаться.
Выбрала меня. Я ничего не говорю. Но мне этого хочется.
— Я не хочу ехать домой. Пока что, — она говорит так тихо, что поначалу я решаю, будто мне почудилось. Но она обращает ко мне лицо, глаза на котором сияют заботой, дружбой и тем, для чего ни у кого из нас не найдётся названия.
Взяв свободную руку Стефани, я подношу её к губам. Не для зрителей. А только потому, что сам того хочу.
— Я рад.
Этот момент слишком слащавый и нехарактерный для нас, но наши тела застывают на несколько мгновений — есть только мы, огоньки, отражающиеся в воде, и песня Фрэнка Синатры, напеваемая группой певцов.
Происходит сдвиг — судьбоносный, опасный, но моё желание не становится меньше.
Я вновь целую её руку, легонько царапая зубами костяшки пальцев, и удовлетворённо улыбаюсь, когда Стефани судорожно втягивает воздух.
— Даже не вздумай соблазнить меня на этой лодке, Прайс, — говорит она, вырывая свою руку из моей. — Пока я не попробую икру, о которой ты постоянно болтаешь.
Я усмехаюсь, позволяя ей облегчить атмосферу.
— Ты никогда не ела икру? — вопрошаю в притворном оскорблении. — Что ты за зверушка такая?
— Ну, тогда, — говорит она, разрешая мне сплести наши пальцы, — научи меня.
И я хочу. Хочу научить её столь многому — не только тому, что касается икры.
Но потом мы поворачиваемся, чтобы отправиться к шведскому столу, и все мои планы вылетают в окно, когда я замечаю блондинку, смотрящую на меня уязвлёнными зелёными глазами.
Я перестаю дышать.
Оливия.
Глава девятнадцатая.
Стефани
Оливия красивая.
Не знаю, почему я ожидала увидеть другое. Разумеется, бывшая девушка Итана должна быть красоткой. И под «красивой» я подразумеваю вовсе не «привлекательную». Оливия сногсшибательна. Я знала, что она блондинка, но думала (надеялась), что это окажется какая-нибудь крашенная платина. Но её волосы шёлковые, медово-пшеничные, будто придающие ей вид сексуальной дочки фермера, но более стильной, утончённой. А ещё она высокая и гибкая — как те девушки, что занимаются балетом с двух лет.
Как соль на рану, в довесок у неё поразительно зелёные миндалевидные глаза, достаточно экзотичные, чтобы она не подходила под описание скучной девчонки, живущей по соседству.
Рядом с ней я чувствую себя толстой и неряшливой липой.
Но я ненавижу её даже не за это.
А за то, как смотрит на неё Итан. Пусть он и утверждал всего несколько минут назад, что у него не было бы трудностей с тем, чтобы прийти сюда одному, – когда он смотрит на неё, его лицо говорит об обратном.
Я была права, что именно из-за неё ему заново пришлось изобрести меня. Возможно, я предмет этой новой истории про Пигмалиона, но она — мотивация.
Внезапно меня озаряет, что я всего лишь играю в переодевание. И пусть мне даже кажется, что я влюбляюсь в него, он здесь только из-за неё.
Воздух пронизан болью. Его. Её. Моей. И сейчас я понимаю, насколько небезразличен мне стал Итан. Потому что моя собственная боль растворяется на заднем плане при мысли о его боли.
И разве не в этом была вся суть нашей эскапады? Помочь ему через это пройти?
Я не в силах забрать его боль. Но мне, наверное, удастся уберечь его гордость.
Я застываю с вежливой, но пустой улыбкой на лице, словно мне невдомёк, кто такая Оливия.
— Итан? — зову я, сохраняя голос беззаботным и растерянным. Будто он никогда о ней не рассказывал, и она всего лишь какая-то тощая девчонка, преградившая путь к игре.
Мой голос прерывает их состязание «кто кого пересмотрит», но ему требуется целых две секунды, чтобы переключить внимание на меня, отчего моё сердце слегка сжимается, однако я всё же умудряюсь сохранить идеальную маску невинного замешательства.
Он моргает, глядя на меня, своими знакомыми золотистыми глазами, которые так потеряны, что я ловлю себя на том, что сжимаю его пальцы в утешение, хотя мне очень хочется сказать ему, что она того не стоит.
Итан опускает взгляд на наши соединённые руки, словно не понимая, почему трогает меня, пока он в конце концов — наконец — не приходит в себя.
— Да. Точно. Эм, Оливия, это Стефани.
Она отрывает взгляд от Итана ровно настолько, чтобы одарить меня слабой, призрачной улыбкой. Надо отдать ей должное, ведь она, скорее всего, меня ненавидит, но выглядит вежливо и совсем не стервозно, учитывая, что я держу за руку парня, с которым она встречалась большую часть жизни.