— Привет, — здоровается она, протягивая руку. — Приятно познакомиться.
«Лгунья», — думаю я, пожимая предложенную ладонь и ни на секунду не теряя улыбки. На миг раздумываю спросить, откуда они знают друг друга, но это, наверное, был бы перебор в игре «он никогда тебя не упоминал».
У неё белое платье, как и у меня, но это обычное платье-футляр с лямкой вокруг шеи подчёркивает все её достоинства, простое, но вселяющее в меня чувство, будто я одета в типичное платье подружки невесты.
— Слышала, ты с кем-то встречаешься, — тихо говорит она Итану.
— Да.
Мы обе — и она, и я — ждём от него продолжения. В данный момент мне всё равно, он откровенно бросит меня или воспользуется мной в качестве вежливого предлога, чтобы оборвать этот неловкий разговор — мне просто хочется, чтобы он сделал хоть что-то. А не стоял пареньком, нарвавшимся на любовь всей своей жизни.
Провожу ладонью по его руке.
— Возможно, нам стоит поторопиться, пока всю икру не разобрали, м-м-м?
Он снова поворачивается, чтобы хмуро посмотреть на меня, и я замечаю, как Оливия сконфуженно моргает.
Я моментально осознаю свою ошибку. Конечно, на таких вечеринках икра никогда не кончается. Такая возможность даже не приходит в голову этим людям. А я не из этих людей.
— Конечно, — говорит он с улыбкой, которую я никогда раньше не видела. Деревянной, далёкой, просто ужасной.
О, нет, чёрт возьми.
Очевидно, он хочет остаться и обмениваться тоскливыми взглядами со своей изменщицей-бывшей, и будь я проклята, если они решат, что я пытаюсь его увести. Мне не нужен жалкий эскорт до стола с икрой.
Я отнимаю руку, не заботясь о том, что это по-детски и бросается в глаза.
— А вообще, подожди минутку, — говорю я слишком высоким, радостным голосом. — Мне нужно сначала отлучиться в уборную. Встретимся у стола с рыбьими яйцами, ладно?
Я отворачиваюсь, прежде чем успеваю насладиться их снобистской реакцией на моё оскорбительное искажение икры, гордясь собой за то, что не бегу и не спотыкаюсь по пути в туалет.
И моя гордость даже вырастает от того, что я не начинаю плакать, как только оказываюсь за дверью, хотя комок в горле отчаянно этого добивается.
Я долго прожигаю взглядом собственное отражение в изысканной уборной яхты. Собираясь в спальне, которую мне выделили Прайсы, я на все сто процентов ощущала себя подружкой богатенького парня. Но, увидев Оливию, я осознала, что мне не вписаться в этот мир лишь с правильным платьем, причёской или общим внешним видом. Всё дело в убеждённости. В уверенности, что ты принадлежишь этому месту и что люди, окружающие тебя во всей этой нелепой роскоши, хотят твоего присутствия.
Вот она — изюминка истории Пигмалиона. Это и есть конфликт, о котором говорил Мартин Холбрук. Ты можешь вырядить проститутку, но от этого она не перестанет быть проституткой. Цветочница не перестанет быть цветочницей.
И угрюмая киношница не перестанет быть угрюмой киношницей.
Насколько бы унизительно и не в своей тарелке я себя ни чувствовала, я пытаюсь найти в ситуации хорошие стороны. По крайней мере, у меня появилось вдохновение для финальных сцен нашего сценария. Может быть, мне удастся скоротать вечер, записывая идеи для сценария под наплывом шикарного шампанского. Подозреваю, Итану я всё равно не понадоблюсь до конца вечера в качестве фальшивой подружки.
Я открываю дверь, намереваясь воспользоваться своим первым и, вероятно, последним доступом к открытому бару и роскошной богатейской еде, но не успеваю сделать и шага из ванной, как меня заталкивают обратно.
— Что за… Итан?
Захлопнув за собой дверь, он запирает её, после чего поворачивается ко мне со взглядом, способным убивать.
— Ты меня бросила.
Такое прямое обвинение выбивает меня из колеи. То есть это я его бросила?
— Мне показалось, что ты не хочешь, чтобы я была там! — восклицаю я. — Я чувствовала себя лишней, пока вы пожирали друг друга глазами.
Ему хватает совести на миг принять виноватый вид, прежде чем вернуть назад свой ревнивый взгляд, словно это я всё испортила.
— Мы не виделись несколько месяцев. Я не был готов. Я… — он замолкает.
— Ты скучал по ней, — мягко помогаю я.
Итан проводит рукой по шее, не встречаясь со мной взглядом, отчего за секунду у меня в груди буквально вспыхивает боль.
— Может быть, — едва слышно признаёт он. — На миг мне тоже так показалось. Но потом ты ушла, и я больше не мог думать об Оливии. Я переживал, что ты передумала и решила вернуться обратно в Манхэттен.
Боль в груди стихает, совсем чуть-чуть.
— Я бы так не поступила, — тихо отвечаю я. — Я же говорила, что останусь.
Из него вырывается долгий выдох, затем он вытягивает руки и, схватив за локти, притягивает меня к себе.
— Обещаешь?
Я изучаю его лицо, желая услышать, что я единственная, кого он хочет. Что он полностью забыл Оливию. Но он ничего не говорит, а я не спрашиваю.
И бросать его не собираюсь. Не могу.
— Обещаю, — шепотом вырывается из меня.
И тогда он целует меня там, в уединении тесной ванной, где никто нас не видит.
Где никто нас не видит.
Я начинаю осознавать, что у нас есть два типа поцелуев: сценические и важные.
И важные поцелуи только что официально превзошли по количеству сценические.
Глава двадцатая.
Итан
— Это платье подходит Оливии.
Я закрываю глаза от звука маминого голоса. Она издевается? Удивительно, как она ещё дождалась последнего вечера и вечеринки в доме, чтобы начать действовать.
— Да? — удивляюсь я. — Я ещё не видел её сегодня.
Это ложь. Я увидел Оливию почти сразу. И вовсе не из-за того, что следил, а потому что на самом деле чертовски трудно избегать человека, которого твои глаза привыкли видеть круглосуточно.
Она наблюдала за мной весь вечер, пока я вчера давал Стефани урок дегустации икры.
Она наблюдала за мной на пикнике, когда мы со Стефани кормили друг друга зефиром.
А ещё сегодня утром, когда я пришёл на игру в гольф, оказалось, что мы с Оливией в одной группе из четырёх человек вместе с нашими отцами. И это никак нельзя было изменить.
Я пока не говорил Стефани, что мы с Оливией провели вместе целых восемь часов. Хотя это и не моя вина. Я ведь это не планировал. Но Оливия умеет играть, а Стефани нет, поэтому… так случилось.
Но настоящая причина, из-за которой я не рассказал Стефани, заключается в том, что утро с Оливией выдалось не таким ужасным, как ожидалось. На самом деле, после преодоления лёгкой скованности и натянутой беседы, создалось впечатление, будто ничего не изменилось. Как бы сильно я не пытался сохранить в голове воспоминание о ней в объятьях Майкла, когда мы вместе, критикуем друг друга за неправильную игру или помогаем найти местоположение потерявшегося мяча, всё кажется… знакомым.
Но это вовсе не значит, что я хочу вернуть её. Хотя я остро осознаю, что мы подходим друг другу во всех отношениях. Что мы всегда будем подходить друг другу.
Вот только Оливия не прыгает с пристани с детьми, визжа на всю округу. А Стефани прыгает. Оливия не закатывает глаза, когда один из друзей родителей, обожающий вино, начинает обсуждать нюансы всех сортов вин. Оливия не закатывает штаны, чтобы присоединиться к «чересчур соревновательной» игре в крокет с другими мужчинами на вечеринке, в конце концов очаровав всех до единого.
Оливия не ошеломляет меня неожиданными улыбками. Она не заставляет моё сердце биться чаще.
В отличие от Стефани.
— Стефани, кажется, приспосабливается к нашим людям, — говорит мама, делая глоток своего «Пино Гриджио».
И-и-и-и хватит.
— Мам, — изрекаю я просто, — ты сноб.
Мама резко втягивает воздух, но мои глаза ни на миг не отрываются от того места, где Стефани оживлённо беседует с моим отцом и одним из его многочисленных бухгалтеров. С моим отцом, которого Стефани сопровождала сегодняшним утром на рыбалку. Моя девушка ходила на рыбалку с моим папой.