Или моя ненастоящая девушка. Теперь я уже не знаю, есть ли между этими понятиями различие. И даже не уверен, что меня это вообще волнует.
— Итан, — произносит мама скорее раздражённо, чем обиженно. — Что с тобой случилось?
Я оглядываю освещённый свечами шатёр, поставленный на пляже. Возможно, это по-девичьи, но мне всегда больше всего нравилась именно эта часть «вечеринки» моих родителей. После выходных, проведённых под солнцем, на лодке и за занятиями спортом, это всегда казалось идеальным завершением уик-энда.
Но сегодня он кажется мне немного скучным, и я скорее озабочен тем, есть ли опасность возгорания при таком скоплении людей, окружённых сотнями свечей под тканевым тентом. Не говоря уже о том, что абсолютно так же всё было в прошлом году. И в позапрошлом.
Никогда не задумывался о различии между традицией и монотонностью, но сейчас ловлю себя на том, что не могу думать ни о чём другом.
— Ты не знаешь, что со мной случилось? — запоздало отвечаю на мамин вопрос.
— Итан, она хорошая девочка, и довольно милая, но ты уверена, что она не?..
— «Не» что, мам?
— Не охотится за твоими деньгами. Нашими деньгами.
Эта мысль чересчур невероятна даже для того, чтобы это вообразить, и меня вдруг захлёстывает жалость от невозможности показать маме фотографию Стефани в нашу первую встречу — её шмотки с блошиного рынка и волосы без модной стрижки. Я жалею, что не могу показать, как мне пришлось буквально таскать её по магазинам.
— Мам, я не думаю, что она чего-то хочет от нас.
— Меня просто беспокоит, что ты не можешь рассуждать здраво. Ты вообще думал, каково Оливии видеть твой флирт с какой-то чужачкой?
С чужачкой?
И я вдруг забываю, почему вообще всё это делал. Почему скрывал правду от мамы или волновался о том, что может подумать Оливия.
— Оливия мне изменила, мам.
Она молчит, и я понимаю, что материнская забота внутри неё борется с зависимостью от общественного мнения. Не говоря уже о её чувствах от моих обвинений в адрес Оливии, которые относятся и к ней самой.
— Ты уверен? — спрашивает она. — Границы не всегда такие чёткие, Итан, особенно, когда ты молод.
— Это граница. И она её пересекла. С Майклом.
— С Майклом?
Вряд ли это часть моего воображения, что её голос подскочил на октаву — от успокаивающего до нервного.
— Да. Мой лучший друг был с моей девушкой. Я застал их.
Несколько секунд она не нарушает тишины.
— Когда?
Вот он, мой шанс уйти и оставить всё позади. Или момент для очищения совести — я не собираюсь её обвинять, но мы не можем продолжать в том же духе: она будет продолжать скрывать, а я буду притворяться, будто позволяю ей это.
— В тот же день, когда увидел тебя с Майком-старшим.
Сейчас могла бы взорваться бомба, и никто из нас бы этого не заметил. Она не шевелится, но я ощущаю её панику.
— Итан, позволь объяснить…
— Ты ничего не обязана объяснять, мам. Мне. Но не папе.
Из неё вырывается судорожный вздох.
— Ты рассказал ему?
Я делаю глоток приторного коктейля, что взял в баре, и едва заметно пожимаю плечами.
— Не я должен об этом рассказывать. Но он обязан знать.
— Всё так сложно, Итан.
Она умоляюще кладёт руку мне на плечо, но я стряхиваю её.
— Наверняка так и есть, но я не хочу и не нуждаюсь в деталях. Мне просто нужно, чтобы ты была в курсе, что я обо всём знаю.
Она слабо кивает.
— Спасибо, что не ненавидишь меня.
Я выдыхаю и устремляю взгляд в пол, по-прежнему не в силах посмотреть на неё.
— Ты же моя мать. Я не ненавижу тебя, и мне придётся с этим справиться. Но прекрати доставать меня с Оливией, ладно? Одной интрижки в моей личной жизни достаточно. Я не смогу справиться с двумя.
— Итан… — теперь это извинения — я киваю, показывая, что принимаю их. И ухожу.
Однажды нам придётся снова об этом поговорить, но сейчас не время вдаваться в подробности. Но я смотрел на Стефани, думая о том, что на душе у меня поселилось умиротворение, которого я уже давно не ощущал, поэтому мне понадобилось всё это отпустить.
Есть, конечно, и другой не менее крупный слон в комнате в виде моей бывшей девушки. И я справлюсь с ним.
А пока…
Я подхожу к Стефани сзади, не касаясь, но достаточно близко, чтобы вдохнуть слегка пряный запах её духов. Наверное, я никогда не устану видеть её в платьях, но сегодня она превзошла саму себя. Потому что сегодня… сегодня она надела платье с декольте. Не как у порно-звезды, не вульгарное, но его достаточно, чтобы показать миру — ладно уж, всему мужскому миру, — что у неё действительно, по-настоящему красивая грудь.
Поймав мой взгляд, она подмигивает, и я тогда я понимаю… она надела его для меня.
— С самого первого дня я знала, что ты любитель сисек, — говорит она уголком рта так тихо, чтобы только я слышал.
— Что тут скажешь? Я околдован, — отзываюсь я, подняв руку чтобы коснуться её нижней губы, хотя это далеко не та часть, которую мне хотелось потрогать. По крайней мере, не единственная.
У неё слегка перехватывает дыхание, и людям вокруг нас хватает здравого смысла, чтобы отодвинуться.
Нервно усмехнувшись, она показательно оглядывает роскошное убранство.
— Твои родители не сдают позиций по организации вечеринок.
Я киваю, так и не отведя от неё взгляда.
— Это финал выходных, если не считать прощального завтрака завтра утром. Мы, Прайсы, любим классно погулять напоследок.
Яркий свет её голубых глаз слегка меркнет, и до меня доходит, что она неправильного истолковала мои слова. Что она решила, будто я с ней прощаюсь.
И тогда я понимаю, что не хочу этого. Вообще никогда.
Протягиваю ей руку.
— Пойдём со мной.
Я не говорю куда. А она не спрашивает. Лишь отдаёт мне свою ладонь и позволяет вести. Мимо людей, которых я знал всю жизнь. Мимо матери, чьи глаза полны смирения. Мимо Оливии, в чьих глазах его не найти.
Но ничего из этого не имеет значения. Кроме Стефани.
Мы доходим до конца мощеного дворика моих родителей, сделав остановку только для того, чтобы снять обувь, свалив её в кучку, и я закатываю штаны.
Вновь взяв за руку, веду её к воде. Я не знаю, куда мы идем и зачем, знаю только, что хочу остаться наедине с ней. Без зрителей.
Иронично, учитывая, что весь наш спектакль как раз был создан для публики.
Несмотря на тот факт, что на мне костюм, а её платье совсем не подходит для прогулок на свежем воздухе, мы садимся на песок, спрятав ноги от надвигающихся волн.
Её спина прижимается к моей груди, мои ноги вытянуты по обе стороны от неё, и мне кажется самым естественным в мире обнять её — перехватить рукой за талию, устроив ладонь на бедре. Ветер время от времени перебрасывает её волосы мне в лицо, но меня это совершенно не нервирует.
Стефани укладывает голову на моё плечо, прежде чем из неё вырывается тихий, дрожащий вздох.
— Мой отец женился всего спустя полгода после смерти мамы.
Господи. Полгода? Но я ничего не говорю, давая ей возможность продолжить.
— Самое ужасное, что я этого не предвидела. В смысле, иногда имя «Эми» проскакивало, когда папа пытался завести разговор о подгоревших обедах, которые он готовил нам. Но на тот момент я была как ходячий мертвец. Даже не стала разрывать отношения с Калебом. Мы просто… закончили. Я едва помню мамины похороны, а потом папа перевёз меня в другой штат, так что я даже не закончила школу со своими друзьями…
Я немного меняю нашу позу, садясь ровнее, чтобы можно было склониться ближе к ней. Окружить её. Оберегать.
— Знаю, ты, наверное, считаешь, что я просто позавидовала счастью папы. Чёрт, возможно, в этом и есть капля правды. Я ещё не успела оправиться от горя, а он вот уже несколько месяцев живёт своей жизнью, похоронив жену. Тебе просто нужно взять по фотографии мамы и Эми и положить их рядом, чтобы понять. Они могли быть сёстрами. Возможно, даже близняшками. То есть, он не попытался забыть маму. Он попытался заменить её. И после их свадьбы создавалось впечатление, будто первой части моей жизни вообще не существовало.