Она подступает ко мне на полшага, сверкая глазами.
— Это не старая я, Итан. Это настоящая я, а выдумка — та Барби, которую мне приходилось изображала из себя весь месяц.
Я мотаю головой, ни на миг не ведясь на её слова.
— Ты была счастлива последние несколько недель. Не отрицай.
— Я не отрицаю! Но это счастье мне принесли вовсе не новые шмотки и косметика, Итан.
Я понимаю, что она пытается мне сказать, понимаю. И меня должен был успокоить тот факт, что это я делаю её счастливой. Не мои деньги, не мой образ жизни и не настоящий мрамор в моей ванной. Разве не этого желает каждый парень? Девушку, которой бы нравился он, именно он, а не образ?
Но потом она заправляет волосы за ухо, и свет падает на её серёжки. На все семь.
Она и дня не протянет в моём мире. Все — от родителей до моих друзей и коллег — будут шептаться за её спиной. Я не могу просить её о таком.
И в то же время не могу просить её измениться.
Я встречаюсь с ней взглядом, и в тот же миг до меня доходит, что она всё понимает. Ничего не получится.
Но я хочу, чтобы получилось. Да я полон решимости, чёрт возьми. Быть может, она просто должна убедиться, что ей не нужно носить такую хрень. Быть может, тогда она избавится от неё навсегда.
А если нет… ну, с этим мы разберёмся. Наверное.
Я протягиваю ей руку.
— Пойдём завтракать.
Она будто бы удивляется моему предложению, и я чувствую лёгкий укол от того, что она решила, будто мне не хочется, чтобы меня видели с ней в таком виде.
И этот укол становится гораздо больнее от понимания, что на какой-то миг мне действительно не хотелось, чтобы меня видели с ней в таком виде.
— Итан, ты… я могу переодеться.
Целую секунду меня мучит соблазн. От этого будет лучше и ей, и мне. Но её глаза так пусты и растерянны… Если попрошу её об этом, она будет потеряна для меня навсегда.
Поэтому я качаю головой.
— Давай сделаем это.
Глава двадцать пять.
Стефани
Все глазеют. В смысле, я знала, что так будет, но…
Выходит даже хуже, чем мне представлялось.
Но мне некого винить, кроме себя. Выряжаясь персонажем из фильма «Кошмар перед Рождеством», я знала, что на меня будут пялиться. Что я буду тут такой же своей, как дворняжка среди чистокровных пуделей.
Но мне нужно было узнать. Нужно было узнать, как отреагирует Итан. Что он увидит в первую очередь — ботинки и подводку или меня.
И ответ на этот вопрос разбил мне сердце.
Сейчас он держал меня за руку, но этот жест не вызывал никаких эмоций. Лишь холод. Словно моя чёрная футболка с названием какой-то рок-группы, которую я даже не слушаю, потихоньку стирала всё случившееся прошлой ночью.
Надо отдать ему должное за то, что он хотя бы пытается сделать вид, будто всё нормально. Правда, я это ценю. Но слова, которыми мы успели обменяться в комнате, стоят между нами, и мы оба в этом виноваты. Я – из-за недоверия к нему. Из-за наступившего утром парализующего страха, что моя девственность отдана воплощению Пигмалиона — парня, который влюбился в собственное творение, а не в настоящего человека. Из-за того, что проверяю его. И он — из-за перекройки меня в правильную. Из-за того, что смотрел на меня иначе, лишь потому что я не вырядилась как пасхальное яйцо.
И сейчас ясно как день, что ему некомфортно держать за руку ту, что так явно не вписывается в их общество.
— Итан!
Мы оба оборачиваемся, радуясь возможности отвлечься от этих взглядов. Отвлечься от тишины, повисшей между нами.
Перед нами стоит прилично одетый взрослый мужчина, которого я видела на пикнике, но не успела познакомиться. На нём белая футболка-поло и шорты-хаки. Этот представительный мужчина среднего возраста гораздо загорелее и подтянутее, чем большинство двадцатилеток из моего окружения. На самом деле, Итан может стать именно таким через несколько лет. Если перестанет болтаться со мной.
— Привет, Пат, — здоровается Итан, улыбаясь мужчине дружелюбной, хоть и слегка натянутой улыбкой.
— Я хотел познакомиться с твоей новой девушкой. Мне ещё не представилось возможности.
Итан мешкает, но Пат этого не замечает, в отличие от меня, и стеснение в груди возвращается.
— Конечно. Это Стефани Кендрик. Моя девушка.
Меня должно успокоить, что он произнёс это вслух, но в его словах нет энтузиазма. И тем более гордости.
— Пат Миддлтон, — представляется мужчина, пожимая мою руку. — Моя дочь и Итан выросли вместе.
Из меня почти вырывается смешок. Ну, конечно. Если под «выросли вместе» он подразумевает «были почти помолвлены». Мне хватило фамилии, чтобы понять, что передо мной отец Оливии. И пусть он достаточно вежлив, выражение его лица говорит само за себя.
«И это на неё променяли мою дочь?»
— Ладно, нам нужно перекусить перед отъездом, — произносит Итан.
— Конечно-конечно. Кстати, вчера выдалась хорошая игра. Может быть, в следующие выходные сыграем ещё раз вчетвером, если станет немного попрохладнее?
— Да, конечно, — бормочет Итан, неубедительно прощается и утягивает меня к шведскому столу.
Я бросаю взгляд на его профиль. Теперь на его лице появилось что-то ещё, борющееся со стыдом. Вина.
И я почти уверена, что знаю её причину.
— Вчетвером? — небрежно роняю я, пока мы нагружаем едой тарелки. Всё выглядит безупречно, но вряд ли у меня получится съесть хотя бы кусочек.
— Да, как и вчера, — отзывается он, чересчур долго выбирая подходящую порцию яиц Бенедикта.
— Ты, твой папа, Пат и… Оливия?
Он почти бросает ложку.
— Да, я играл в гольф с Оливей, понятно? Вряд ли это можно назвать распутством.
Да, вот только мне ты об этом ни слова не сказал.
На самом деле, тут нет ничего страшного. В смысле, гольф далеко не самый сексуальный вид спорта, и с ними были их отцы. И если честно, вопрос не об игре в гольф. Я была совершенно готова купиться на то, что это был безобидный раунд самой скучной игры в мире.
Но…
Я никогда не играла в него. Скорее даже, никогда не хотела играть. Так меня не пригласят присоединиться к «его людям» на игру, которая состоится в следующие выходные.
— Что ж, тогда желаю тебе повеселиться с Лив на следующих выходных, — произношу, презирая мелочную ревность прозвучавшую в моём голосе при мысли, что они будут одеты в одинаковую форму с их респектабельными отцами, а потом отправятся обедать каким-нибудь салатом месклам, но я не в силах изменить свой тон.
— Боже, Стефани. Не устраивай ссору. Тем более на эту тему, — Итан направляется к одному из свободных круглых столов, а я иду следом, чувствуя себя иностранной студенткой по обмену. Вот только я не из другой страны, я из другого, мать его, мира.
Я позволяю тарелке звякнуть об стол, испытывая странное удовлетворение, когда на белоснежную ткань скатывается клубника. Надеюсь, пятна останутся.
— Я не собираюсь устраивать ссору. Просто мне хочется знать, почему ты не сказал, что провёл почти весь вчерашний день со своей бывшей девушкой.
Он запихивает в рот какую-то хрень из трюфелей и картошки, и у меня вдруг появляется желание съесть какие-нибудь жирные картофельные оладья, лишь потому что это нормально.
— Наверное, потому что знал, что у тебя будет такая реакция, — раздражённо произносит он.
Итан в чём-то прав. Я веду себя, как та совершенно незрелая стерва из фильмов, которую вечно все бросают. Но я, видимо, мазохистка, потому что не успокаиваюсь.
— Было весело?
— Что было весело? — он швыряет вилку на тарелку, и мы перестаём изображать голод.
— Твоё маленькое приключение в загородный клуб. Было. Весело?
— Конечно… — не торопясь выговаривает он. Не встречаясь со мной взглядом.
И тогда я понимаю, почему он не стал даже упоминать об этом событии. Возможно, между ними с Оливией не случилось ничего с сексуальным подтекстом, возможно, даже флирта не было.