Но есть кое-что опаснее секса.
Совместимость.
У Итана с Оливией она есть.
А у Итана со мной её нет.
Поэтому он вышел сегодня из себя, увидев мой внешний вид. Чёрт, да именно по этой причине я надела эти вещи, просто на тот момент ещё не осознавала. Потому что моё подсознание знало, что мы не подходим друг другу. Что несмотря на его чувства ко мне — а я ни на миг не сомневалась, что они у него есть — этого недостаточно. Он не будет счастлив на задворках своего мира, когда остальные его друзья катаются на яхтах, а я пытаюсь затащить его на шоу какого-нибудь парня из любительского театра на Бродвее.
Из-за меня он будет скучать по гольфу, теннису и всей этой богатенькой чепухе.
И раз уж он мне тоже небезразличен, я этого не допущу.
Поэтому мне нужно отпустить его.
Чувствую, как губы складываются в жалкое подобие улыбки.
— Думаю, мы подошли к завершению нашего пигмалионовского фильма, да?
— Что? — отзывается он, выглядя разгневанным.
Я прошу себя заткнуться и уйти, но мой глупый рот продолжает говорить.
— Знаешь, мне всё это время казалось, что у нас получится сценарий дрянной романтической комедии. И я даже отчасти рада, что он будет основан на реальных событиях.
— Стефани…
Но я не унимаюсь.
— Вообще, всё довольно стандартно. Ты, в роли Пигмалиона, вынужден осознать, что предмет твоих чувств был твоим же собственным творением, а не настоящим человеком. А я, как субъект, вынуждена осознать, что всё было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Что такой человек, как ты, не клюнул бы на испорченное создание с кучей проколов от пирсинга.
Он скрещивает руки на груди.
— Создаётся впечатление, будто это какой-то мелодраматический бред.
— Не торопись. Ты ещё поймёшь, что я права.
Он хмурится, и скука на его лице сменяется напряжённостью.
— Погоди… что ты такое говоришь?
Ты знаешь, о чём я.
— Сейчас мы делаем то, что и планировали сделать в конце, — объясняю я, надеясь, что он не обратит внимания на мой едва срывающийся голос. — Мы расходимся. Без обид, без грязи.
Мои же собственные банальные слова почти вызывают во мне желание поморщиться, но бросаться клише проще, чем сказать то, что мне действительно хочется. Что мне больно. Что мне страшно. Что я люблю его.
— Стефани, давай всё обсудим. Да, утром получилось грубо, но, возможно, у нас получится найти компромисс.
Такое ощущение, будто он нанёс мне удар карате в солнечное сплетение.
— Компромисс? Ты хочешь, чтобы я пошла на компромисс в том, кто я есть?
— А может, это вовсе не ты! — восклицает он, и его голос становится достаточно громким, чтобы привлечь несколько любопытных взглядов. — Я ничего не имею против чёрного цвета, но ты просто стараешься доказать то, что не волнует никого, кроме тебя!
Стойте, что? Это застаёт меня врасплох.
Он думает, будто я так поступаю, защищая себя? Я делаю это ради него.
Правда ведь?
Я отбрасываю прочь семя сомнения.
— Мне пора.
Он пытается ухватить меня за руку, но я отдёргиваю её.
— Не оставляй меня, — просит он с мольбой в глазах. — Мне просто нужна минутка. Дай мне немного подумать.
Я выдерживаю его взгляд.
— Подумать о чём, Итан? Чего ты хочешь больше: свои игры в гольф, загородный клуб или меня?
— Кто сказал, что мне придётся выбирать?
— Придётся, потому что мне здесь не место! Как, по-твоему, это будет, если ты по выходным занимаешься своей элитной хренью, а я воплощаю свои готские планы. Когда нам видеться… когда?
— Мы посещаем один университет.
— Университет, в котором больше тридцати тысяч студентов, Итан. У нас нет общих занятий и друзей. Мы находимся по разные стороны кампуса…
Его рука тянется к моей, но я вновь убираю руку, игнорируя боль в его глазах.
— Ты меня отталкиваешь, — выдаёт он безжизненным голосом.
Отталкиваю? Возможно.
Но остаться — невозможно. Оставшись, я превращусь в ту, кем он хочет меня видеть. Я знаю, что так и будет.
И если время, проведённое с Итаном, чему-то меня и научило, так это тому, что мне больше нельзя позволять другим людям лепить меня. Хватит делать пирсинг из желания оттолкнуть отца. Хватит набивать тату из желания отделить себя от той глупой девчонки, встречавшейся с Калебом. Хватит носит всё черное из желания быть бедняжкой, только что потерявшей мать.
Я больше не знаю, чего хочу. Но мне нужно разобраться.
И я не смогу этого сделать, оставаясь кукольной подружкой Итана.
— Мне пора, Итан.
— Хочешь сказать… ты хочешь вернуться в город? Я могу тебя отвезти…
— Я говорю не об этом.
Я отчётливо вижу тот миг, когда до него доходит. Его золотистые глаза темнеют, а в чертах лица не остаётся ни единой эмоции.
Он злится. Но в то же время испытывает облегчение. И это обжигает, как ничто другое.
Я поднимаюсь, почти перевернув тарелку в своей неуклюжести и презирая себя за неспособность встретить его взгляд.
— Стефани, — хрипло произносит он.
Я заглядываю в его глаза. Безмолвно молю, чтобы он попросил меня остаться.
Но он отводит взгляд.
— Ты обвинила меня в том, что я Пигмалион… влюбился в собственное создание.
Я с трудом сглатываю. Киваю.
Его глаза вновь сталкиваются с моими, когда он встаёт, возвышаясь надо мной.
— Может быть, ты и права, но это не вся история.
— Нет? — мой голос жалок. Едва слышный шёпот.
Он чуть наклоняется, уперев руки в стол.
— Возможно, я и есть Пигмалион в этой истории, но ты самая настоящая статуя. Что, по-твоему, это за чернота, которой ты укрываешься? Это твоя версия слоновой кости. У тебя есть шанс ожить, Стефани, но ты предпочитаешь остаться куском безжизненного камня.
Я чувствую, как краска отливает от лица.
Прав ли он? Знаю, что прав. Но заговорить всё равно не получается.
Потому что быть статуей легче.
Он выпрямляется, и я собственными глазами наблюдаю, как мой Итан исчезает. Пустое выражение лица, бесстрастные глаза — вот так запросто он вновь превращается в безразличного качка, с которым я встретилась в тот самый первый день.
Всё не отпуская меня залечивать раны, он ловит мой взгляд и напоследок сдирает с меня последнюю кожу финальным надрезом.
— Я свяжусь с тобой по поводу сценария. Возможно, нам придётся пересмотреть женскую роль. Видит Бог, мы не можем списывать её характер с тебя. Нам нужна смелая девушка. Та, что не побоится пролить немного крови. А ты возвращайся к роли статуи, Стефани. Но не жди, что в следующий раз именно я верну тебя к жизни. С меня хватит.
И после этого он уходит.
Глава двадцать шестая.
Итан
Я как в тумане веду беседу с несколькими людьми, отойдя от стола — отойдя от Стефани.
Каждая частичка меня взывает вернуться. Обнять и сказать, что мы найдем решение.
Но я не могу.
Она, мать вашу, отказалась от меня. Отказалась от нас.
После всего — после прошлой ночи — она готова всё так запросто бросить лишь потому, что я не пришёл в восторг от её ботинок и жуткого макияжа.
Поэтому я ушёл первым, решив, что тогда будет не так больно.
Но это неправда. Ведь ощущения, что поселились во мне, когда я отвернулся от неё, сравнимы с ножом в груди.
И в спине, наверное, тоже, насколько я знаю Стефани.
Хотя я уже не уверен, что правда её знаю. Это испуганное, безучастное существо — не та дерзкая, бесстрашная девушка, которую я знал. Слова, сказанные ей, отражали мои мысли: она действительно превратилась в статую. Конечно, я знаю, почему. Чтобы защитить себя, и всякое такое дерьмо.
Но неужели она правда считает, что ей нужно защищаться от меня?
«Ну, ты повёл себя как урод, потому что тебе не нравится количество серёжек, которые она хочет носить. С чего ей, чёрт возьми, доверять тебе?»