Провожу руками по лицу. Какой же я осёл.
Самый настоящий запутавшийся осёл.
Я даже не знаю куда иду, пока не вскарабкиваюсь на лодку отца, направляясь к носу.
Она всегда была моим убежищем, когда мне требовалось передохнуть от родителей во время летних каникул. Возможность собраться с мыслями, избежать нотаций или просто побыть без людей. Позже я поделился своим убежищем с Оливией, и оно стало местом, где мы могли целоваться под звёздами.
Я замираю, уловив взглядом знакомые тёмно-русые волосы. Это Оливия, которая словно вышла из моих воспоминаний. Я бы узнал её худую спину и волосы до плеч где угодно. Она сидит на моём месте, свесив ноги с карниза, и смотрит в воду.
Собираюсь медленно отойти, найти другое место для уединения, но она будто чувствует моё присутствие. В её глазах не проскальзывает ни капли удивления, когда она оборачивается и видит меня, словно ей уже было известно, что это буду я.
Мне почти кажется, будто она ждала меня.
Не знаю, готов ли я к этому разговору, но откуда-то понимаю, что сейчас самое подходящее время. Возможно, у меня получится окончательно выбросить из головы Оливию и Стефани и начать выпускной год с чистого листа.
Возможно, я смогу найти девушку, которая мне не изменит. Девушку, которая будет лучше, чем её фальшивая маска.
Она уступает мне место, так что я подхожу к ней и сажусь рядом. Раньше я бы сел как можно ближе, но сегодня между нами остаётся расстояние, и я понимаю, что оно не только физическое. Но и эмоциональное.
— Где Стефани? — тихо спрашивает она.
На меня производит впечатление то, что она использует её имя. Я всегда представлял, что от бывшей это должно прозвучать как насмешка: «Ну и где твоя новая подружка?» или как-то ещё оскорбительнее, ведь они же соперницы. Но Оливия никогда не была ехидной.
Неверной — да. Стервозной — нет.
— Наверное, ждёт автобус, — отвечаю я, имея в виду маршрутный автобус, который развозит хэмптонцев в город и обратно.
— Без тебя?
— Да.
Она опускает взгляд на свои ноги, болтающиеся над водой.
— Хочешь об этом поговорить?
Это не та тема, на которую мы должны говорить с Оливией. Нам стоит поговорить о нас самих, но пока что это не кажется таким уж важным.
Когда между мной и Оливией всё закончилось, я был зол. Унижен.
Но я не помню, чтобы чувствовал себя таким ущербным. Словно не знаю, куда дальше идти.
Так что, наверное, да, мне хочется об этом поговорить, и раз уж она здесь…
— Стефани и я… мы разные, — говорю я, не зная с чего начать.
Оливия бросает взгляд на мой профиль.
— Как понять «разные»?
Я впиваюсь глазами в яхту, плывущую в отдалении.
— Она не такая, как мы, понимаешь?
— Не сноб, ты хочешь сказать?
Я искоса поглядываю на неё, с удивлением отмечая, что она улыбается.
— Разве это так? Мы снобы?
— Итан, мы сидим на роскошном паруснике рядом с особняком в чёртовом Хэмптоне, и вряд ли любой из наших нынешних «повседневных нарядов» стоит меньше пяти сотен долларов.
Я морщусь. Когда она преподносит это в таком свете…
— Но это же не плохо? Иметь деньги. Они — не зло.
— Не-е-ет, — растягивает она. — Но они превращаются в яд, когда мы позволяем им стать нашим пузырём. Когда не хотим по собственному желанию покидать его пределы.
Её слова как лимонный сок на рану. Значит, вот что я делаю? Прячусь внутри пузыря, как пугливый ребёнок, больше переживая о классовой принадлежности и внешности, чем о сути?
Впервые я задумываюсь о том, как поступит моей отец, если или когда узнает об интрижке мамы. Сметёт ли он правду под ковёр, чтобы сохранить видимость? Станет ли притворяться, будто ничего не произошло, чтобы не потерять партнёрские отношения с Майком?
Возможно.
Нет. Скорее всего, так и будет.
От этой мысли мне становится плохо, но чем я лучше? Я поступаю прямо противоположно по этой же самой причине. Держусь за плохое, но предпочитаю оттолкнуть ту, с кем мне совершенно хорошо.
Лишь потому что она не вписывается.
Оливия не сводит глаз с моего лица.
— Ты любишь её.
Она будто ударяет мне под дых. Мы много лет легко бросались этим словом, отдавая его и принимая, и пока я был уверен в его значении, оно вырывалось без всяких сложностей. Мы принимали его как должное. Принимали друг друга как должное.
И раз уж у меня пока не получается думать о «любви» и «Стефани», я решаю сосредоточиться на Оливии.
— Зачем ты это сделала?
Она должна была знать, что этот вопрос будет задан, но всё-таки вздрагивает, словно её толкнули.
— Итан… я много раз пыталась объясниться. Звонила. Писала сообщения. Приходила к твоим родителям, но тебя никогда там не было…
— Объясни сейчас.
Её ладонь находит мою руку, и я жду, что почувствую отвращение или тоску, но… я ничего не чувствую.
— Ты должен знать, Итан: мы никогда, никогда не хотели причинить тебе боль.
— Отсутствие дара предвидения не спасает ситуацию, Оливия. Я всё равно вас увидел. И не говори, что виноват только он — я способен понять, когда поцелуи взаимные.
Она наклоняет голову, почти касаясь подбородком моей груди.
— Я приехала туда, потому что хотела обсудить с Майклом вечеринку-сюрприз на твой день рождения.
Из меня вырывается смешок.
— Ну что ж, поздравляю. Сюрприз явно удался.
— Это просто произошло, Итан. Ты должен мне поверить. Это случилось всего один раз, и я никогда даже не думала ни о чём таком до того как…
— Никогда? — подталкиваю я с искренним любопытством. — А ведь Майкл привлекательный парень.
— Как и ты, — преданно говорит она. Но это всё же не ответ на мой вопрос, к тому же она не встречается со мной взглядом. Совсем.
— Оливия, — ещё мягче зову я. — У тебя есть чувства к Майклу?
— Нет.
Но она произносит это так быстро, так громко, что я начинаю понемногу понимать.
— Оливия…
Не знаю, зачем я напираю. Даже не уверен, хочется ли мне слышать ответ. Но я очень давно знаю Оливию, и тут что-то не сходится. Она не из тех безумных женщин, что оказываются жертвами гормонов. Если она поцеловала его — и неважно, кто был инициатором, — значит, в этом что-то есть.
Тогда и выражение лица Майкла, когда я прервал их, было бы объяснимо. Но на тот момент я не разрешал себе чересчур много об этом думать — был слишком занят, строя из себя жертву.
Но под шоком Майкла, увидевшего меня, помимо чувства вины… Было что-то ещё, когда он без промедления заслонил собой Оливию, словно защищая её от моей ярости.
Вожделение.
Господи Боже. Я провожу рукой по шее. Что если мой лучший друг всегда испытывал чувства к моей девушке, а я никогда этого не замечал? Хотелось бы сказать, что оглядываясь назад можно заметить много намёков, но, по правде говоря, я никогда не удосуживался обратить на них внимания.
— Итан, тебе стоит знать, как мне жаль, — продолжает Оливия. — Я ненавидела себя каждую минуту каждого дня. Знаю, тебе будет трудно вновь поверить мне, но мы сможем справиться со всем вместе, если ты только дашь мне шанс…
Она размахивает рукой, выдавая свой панический монолог — и это слегка выводит из равновесия, потому что это совсем не в её характере. Я сгребаю её дрожащие пальцы, обхватываю её ладонь обеими руками и не даю шевелиться. Этот контакт не вызывает ударной волны. Или молнии.
Оливия встречается со мной взглядом, и до меня доходит, что она это тоже знает.
Когда-то подобное было между нами. Но сейчас этого нет. Сначала из-за Майкла, а теперь из-за Стефани.
Стефани.
Думаю, Оливия видит тот миг, когда я по-настоящему оставляю «нас» позади, потому что её зелёные глаза грустнеют, пока окончательно не смягчаются.
— Ладно, Ит, — мягко произносит она. — Ладно.
Я стискиваю её пальцы.
— У тебя всё будет хорошо.
Из Оливии вырывается тихий хриплый смех.
— Поверить не могу, что ты пытаешься меня утешить, ведь это я изменила тебе.
— Я просто знаю это чувство — потерять того, кто тебе небезразличен.