Этот же наглый кадет выглядит так, как будто готов попрать любой Устав ногами, только бы отстоять свою честь, и вот такие случаи заканчиваются одинаково – справкой о непригодности и открытыми задними воротами учебной территории. Даже причина подобного поведения не так важна – Спок вообще – пацифист – для него это неприемлемо. Даже когда выясняется, что кадет – сын именитого героя и отстаивал свое доброе имя. Слишком хиленькие доводы – вот за ним самим тоже водилась слава «полукровки»: в детстве и юношестве одноклассники часто упоминали этот факт в нелицеприятном контексте, но Споку же ничего не сделалось. Сурака ради, реагировать на подобные инсинуации позволено только детям, и то – только в силу их эмоциональной недосформированности. Но уж никак не здоровому лбу, давно выросшему из пубертата.
Все это он и заявляет Джеймсу Тиберию Кирку на все его доводы, и кадет тут же сжимает кулаки в новом приступе немотивированной агрессии, пока ректор не останавливает их обоих. Дисциплинарного наказания для такого грубого, ограниченного и вспыльчивого кадета мало. Нужно что-то еще – что-то, что доказало бы истинность тщетности притязаний к факту поступления кадета на службу. Если его гений действительно настолько силен, ему не будет сложно это подтвердить. Три исследования лично Споку – и тот согласен принять раскаяние в содеянном.
Ректор его инициативу поддерживает, а вот после того, как кадеты удаляются восвояси, смотрит долгим взглядом. Очевидно, что у уважаемого профессора мнение глубоко отличное от мнения коллеги. Спок приподнимает бровь в немом вопросе, а ректор пускается в объяснения человеческой политики превентивных мер. Превенция тут простирается на слишком уж многие аспекты социальной жизни, как оказывается. Ректор достаточно информативно рассказывает Споку о личности кадета Кирка – начиная родословной и заканчивая приводами в полицию. Консолидируя, профессор напоминает о том, что не может допустить худшего, подразумевая под этим институт преемственности, нежелание позорить Академию, Флот и самого Кирка, а также отсутствие свободного времени на различного рода разбирательства. Также он зачем-то говорит о «высших эшелонах» и о том, что он не будет ни с кем «цацкаться», а Спок решает уточнить эти понятия в факультативном порядке.
Со слов ректора превентивные меры в отношении Кирка будут заключаться в некотором послаблении в части правил обучения и дисциплины – естественно, минимальном и исключительном. И только для того, чтобы не испортить репутацию высшего учебного заведения. Спок с подобным в корне не согласен, а профессор только хмыкает – он ставит его перед фактом, и если тот не согласен, то может преподавать кадету в каком угодно стиле, но все замечания Спока насчет Кирка не уйдут дальше преподавательского состава. Можно подумать, Спок не знал насколько велика разница в их менталитете. И если консолидировать дальше, то претензии другого кадета к Кирку станут более чем истинны – вот оно, то самое «покровительство». Только чтобы не прослыть «Академией, отчислившей сына великого героя», они готовы на нарушение установленного порядка. Споку этот парадокс ломает любые логические цепочки, выстраиваемые в голове, раздражает нервные окончания и вызывает достаточно сильный эмоциональный отклик – чертов кадет Джеймс Тиберий Кирк смеет диктовать им свои правила, как его учить и как с ним обращаться. Небывалая наглость, неподражаемый моветон и невероятное лицемерие. Спок морщится, кривится, душит естественные позывы на корню и решает понаблюдать за этим кадетом первое время – так ли страшен черт, каким его тут малюют?
На удивление, «черт» действительно оказывается незаурядного ума. Дисциплину старается больше не нарушать или начинает лучше скрываться – Споку, если честно, до фонаря – Кирк предоставляет ему требуемые исследования и не стесняется в выражениях, комментируя свои работы. Вулканца они впечатляют больше, чем должны были, но за этот месяц – да, гаденышу плевать на установленный срок – он уже успел узнать его и составить мнение.
Кирк безобразен в своем непостоянстве. Бабник, дебошир, душа любой компании, пьяница, но безусловный гений. Спок отказывается понимать, как такую неуравновешенную личность допустили к собеседованию в командный состав. Спок и сам имеет чин коммандера, но никогда бы не подумал, что Кирку позволят кем-либо управлять – психология людей абсолютная «terra incognita» для вулканца. И все же, раз кадет смог пройти необходимые тесты, значит, имеет какие-то задатки. Помимо, конечно же, умственных способностей. Спок только из-за них делает ему поблажку в их «словесных баталиях», когда в процессе дискутирования кадет Кирк переходит все допустимые границы речевого обращения.
Спок и в страшном сне не мог бы себе представить, какими путями, порой, ходят мысли Кирка, на что вообще похожи его мозг и процесс мышления. Он предпочитает не прибегать к риторике, потому что кадет и без нее продолжает нарушать установленные правила – любыми своими действиями он нарушает эмоциональный баланс вулканца, и Споку приходится тратить непозволительное количество времени на его восстановление в медитации. Но все равно с каждым разом баланс поврежден все сильнее, реакции ярче, медитации дольше, а степень оху… ошеломления все выше. Кадет чертов Кирк собирается не просто продолжить обучение в Академии в подобной манере – похоже, именно вулканцу достанется большая часть его стараний. Просто потому что Спок не собирается спускать все это на тормозах.
Вот только с кадетом это – как в законах физики: сила действия равна силе противодействия. И чем сильнее Спок давит на Кирка, заставляя принимать устоявшиеся нормы, тем сильнее тот их отрицает. Он уже знает, что характер и умственные способности кадета оказались неординарными. Конечно же, его гению никогда не сравниться с возможностями вулканца, но даже Спок понимает, что так нельзя. А Кирк продолжает лезть на рожон и задаваться, в конце концов, заявив во всеуслышание, что собирается закончить обучение за минимально возможный срок, только бы доказать профессору, что люди могут быть ничуть не глупее вулканцев. Вот что на самом деле глупо, так это доказывать подобное Споку. Даже без учета его смешанного происхождения, он прекрасно видит эту разницу.
Бесполезно даже сравнивать их – ну в чем они могут тягаться? В количестве выпитого алкоголя, в количестве боевых противников, в количестве сексуальных партнеров? В количестве шрамов, которыми угваздано тело и душа вдоль и поперек? Нет, Кирк тут на первом месте. Но всерьез собирается потеснить Спока на пьедестале отличников, закончив стандартное четырехгодичное обучение за два с небольшим года. Серьезно? Спок не верит. Лавры самонадеянности и бахвальства он отдает без боя. Но все же присматривается к отпрыску героя Флота повнимательнее – что-то должно быть в нем такое, что заставляет глупого человека воспевать хвалебные оды самому себе. И подтверждать некоторые из них шквалом слухов, что ползут по Академии и среди курсантов, и среди преподавательского состава.
От профессоров Спок слышит о нем только плохое. Зачастую очень плохое. А еще видит, порой, странные сопровождающие ругань улыбки, и тщится их расшифровать – логика людей была… слишком эмоциональной. То есть, совершенно нелогичной с точки зрения разума, но правильной с точки зрения чувств. Зачастую, но не всегда. Спок не только не берется расшифровывать, но и отказывается признавать ее существование. Для него она бесполезна даже в качестве информационной составляющей его миссии на Земле. Он – профессор ксенолингвистики, а не взбалмошный студент, поддающийся импульсам, сиюминутным желаниям или чувственным порывам. Он четко разграничивает эти понятия. И с треском проваливается с этой теорией стоит только небезызвестному студенту явиться на лекцию.