Имс был один в этой комнате – или, скорее, зале – без размеров и опознавательных знаков и совершенно точно не связан, но двигаться почему-то не испытывал ни малейшего желания.
Надо подождать, подумалось ему. Что-то случится обязательно, ведь зачем-то он здесь оказался.
Ждал он недолго. Вокруг оставалось пусто, зато в голове у него буквально взвизгнуло, причем так резко, что ему показалось, это заверещали пиреллиевские покрышки на «Феррари» при крутом повороте на горном серпантине. Имс вскрикнул и зажал уши. Тут же шум исчез, вернее, остался мягким фоном, будто где-то вдалеке шумел морской прибой. А потом Имс различил голоса – шепот, похожий на пение, вопрошающий шепот. И постепенно стало ясно, что эти голоса говорят.
– Что случилось прошлой осенью? Что случилось прошлой осенью с тобой? Что случилось в прошлом ноябре? В дни безвременья?.. Когда соединились две половины года? Что случилось с тобой в день битвы при Маг Туиред? В дни, когда заключались браки между твоими предками? Что случилось с тобой тогда, когда умер Кухулин?.. Вспомни ноябрь, Имс, вспомни, вспомни ноябрь…
– Да не помню я, – честно сказал Имс и поворочал шеей. Этот допрос быстро начал его утомлять. – Кажется, у меня один важный контракт закончился, и я просто отдыхал. А что, тогда незаметно наступил апокалипсис, а я и не заметил?
И тут вдруг в голове у него усмехнулись, и чей-то совсем чистый, без всякого шипения и шепота, молодой еще, звучный мужской голос произнес:
– Может быть, и так, дорогой Имс. Когда научишься играть в нашу игру, когда полюбишь ее, то во всем разберешься.
Имс скривился и потыкал в правое ухо – там опять начало шипеть, как испорченное радио.
– Эй, ты там главный, что ли? Выйди на свет и нормально объясни, чего тебе надо. Убери этих шипунов. Они мне совсем не нравятся.
– Скоро все узнаешь, – снова усмехнулись у него в голове.
Тут Имс встряхнулся, попробовал отрешиться от недоделанных гипнотизеров и стал активно припоминать, как он здесь оказался. Оглушили его, что ли? Но даже если оглушили и привезли, то – откуда? Что он такого опасного делал несколько часов – или дней? – назад? В какую переделку опять ввязался? Видимо, хорошо огрели, если он ничего не помнит, абсолютно ничего. В голове будто белый туман клубился.
И тут что-то начало нестерпимо жечь кожу на груди. Имс поморщился, потер зудящее место сквозь рубашку и вдруг ясно понял, где находится. Это оказалось так гениально просто, что он готов был влепить себе хорошего тумака. Как можно было не догадаться с самого начала! Тупеешь, Имс, тупеешь на гражданской службе, слишком много дел имеешь с менеджерами, лишенными всякого чутья, этими детьми офиса, выросшими у кулера!
Хватит, в общем, решил он. Что-то важное ему успели передать, он потом разберется, а сейчас надо просыпаться.
И сделать это было очень легко.
***
– Британский музей уже много лет не собирал никаких экспедиций, – в своем обычном сахарно-манерном тоне проговорил Питер Кларк, редактор ежеквартального журнала British Museum Quarterly, издаваемого при пресловутом Британском музее с 1926 года, и размешал сахар в большой чашке черного кофе, легонько звякнув о белые фарфоровые края ложечкой. – Тем более что наших доблестных ученых почему-то никогда не интересовала родная древняя культура. Ну, было несколько экспедиций, ну откопали три десятка торков. И заглохло. Музейщики с азартом, достойным лучшего применения, увлеклись Египтом и Месопотамией, впрочем, что я тебе рассказываю – сам в курсе. Вечно, как речь заходила о гробницах фараонов, они разум теряли, неслись, копали, грабили, волокли все, что ни попадя, наплевав на тотальный мор, который всегда в этом деле присутствовал. Как тараканы – их травят, а они все равно ползут! Зато у нас крупнейшее собрание мумий и саркофагов за пределами Каира! Крупнейшее собрание древностей Междуречья за пределами Ирака! Клинописный архив Ашшурбанапала, включая глиняную табличку с описанием потопа! Кусок бороды Великого Сфинкса! «Бараны в чаще»! Разве могли со всем этим тягаться какие-то кельты? Нет, всем глаза застилали Нубия и Древний восток! Но в последние годы вдруг возник интерес. Как будто очнулись, ей-богу, спящие младенцы. Повели вокруг глазами, бросили египетские мумии, наигрались. У нас, оказывается, не меньше увлекательного, кто бы мог подумать! Все как всегда, ты же понимаешь. Откопали тут недавно ребята из Манчестера новый большой храм рядом с Хоутом. Копали-то средневековое аббатство, а откопали… кое-что другое. Ну вот и снаряжает старик Форестер наших в общую экспедицию вместе с Манчестером.
– Хоут? Я бывал там, – прищурился Том, яркое не по-осеннему солнце било в глаза, рассыпалось дробью золотых бликов по белой скатерти. Сидели они с Питером на открытой веранде ресторанчика как раз рядом с величественной громадой Музея, и впервые за несколько дней Том чувствовал себя уютно, в отличие от своего собственного дома, где витала память о нелепом убийстве, ладно, просто несчастном случае. – Это же недалеко от Дублина.
Хоут был тихим городком, затерянным в пленительных силках полусказочных пейзажей: словно написанная маслом старая гавань, суровые взметнувшиеся в синеву неба скалистые пики, величавая Дублинская бухта, которая тянулась от южного Кингстонского порта до северного Хоутского – и море, море кругом.
До Хоута можно было быстро добраться на пригородном поезде, но, сойдя с него, вы попадали в место с тихой затягивающей аурой, которое не обращало внимания на часы цивилизации.
Да, Тому нравился этот городок. Он выбирался к морю и сидел возле него часами – слушал, как точь-в-точь в ритм его гулко бурлящей крови зло бьются волны о мол, жадно вдыхал, как пахнет солью и немного гнилостью, смотрел на перепутавшиеся в небе снасти кораблей. Ветер, так мрачно завывавший для других над бухтой в неспокойные сумерки, для него звучал мирно. В Хоуте, как в волшебной шкатулке, были собраны неприступные скалы, пологие холмы мягких очертаний, вересковые пустоши, торфяные болота, средневековые руины и страшное местное кладбище, а дополняли все эти мрачноватые прелести роскошный рыбный рынок и лучшие пляжи Дублинской бухты.
– А лишнего местечка в этой экспедиции не найдется? Я бы съездил.
– Ты серьезно? – Питер не донес чашку до рта и поставил ее обратно. – Такие дела заранее делаются, а не в последние дни перед стартом. Там все уже утверждено на триста раз, причем с таким боем! Все вдруг захотели. Даже те, кто сидел и не вылезал из своих нор уже десятилетие. Там все засекречено, охрану по периметру поставят – не прорвешься. А ты кто? Извини, Том, но то, что ты изредка пописываешь о нашем змеином царстве колоночки – еще не аргумент.
– А ты едешь? – прямо спросил Коллинз.
Кларк отвел взгляд.
– Питер! Мне очень нужно. Очень.
– Да что за муха тебя укусила? Ты даже не знал ничего об этой поездке до завтрака со мной!
Том нервно вертел чашку, поворачивая ее на блюдце вокруг своей оси с неприятным скрежетом. Сказать или не сказать? Ну кому-то надо рассказать, иначе он свихнется. Но Питер – подходящий ли вариант Питер? С одной стороны, Коллинз никогда ему не доверял – Питер был той еще ехидной. Всегда себе на уме, и все его обаятельные улыбочки Тома обмануть не могли. С другой стороны, он с юности трепетно поклонялся кельтской мифологии и мог многое объяснить. И Том решился.
Питер слушал внимательно, не перебивал, и его голубые глаза временами темнели от волнения, прихлебывал кофе, а когда Том закончил, они заказали еще по одному и выпили его в молчании, правда, молчании разного рода. Тома физически подергивало, а Кларк погрузился в задумчивость, граничившую с трансом.
– Покажи, – наконец сказал Питер.
Том глубоко вздохнул, оглянулся и расстегнул рубашку. Сейчас татуировка не пульсировала и не меняла цвет, казалась обычной, хотя и очень умело сделанной, так тонко была прорисована каждая веточка на омеле, каждый листок.
– Угу, – промычал Кларк. – Интересно.
Том вспыхнул.
– «Интересно»? И это все?
– Ну а чего ты от меня хотел? То, что омела связана с друидами, ты не хуже меня осведомлен. О магической практике друидов можно вещать часами, да нет – сутками. Большую часть ты знаешь – заклинания, власти над стихиями: землей, водой, воздухом, огнем. Якобы друиды могли общаться с душами деревьев и сотрудничать с волшебными существами, могли остановить землетрясение и вызвать бурю. Золотой нож – тоже их оружие, обычно они такими ножами условно совершали жертвоприношения. Этими же ножами они срезали и омелу, пыльцой которой посыпали жертву. С другой стороны, омела считалась противоядием, а, по некоторым теориям, охраняла от злых заклинаний.