Несмотря на то что в том конкурсе не присуждалось ни мест, ни призов, Рудольф стал самым популярным танцовщиком, затмив даже Васильева, бывшего в своем родном городе фаворитом. Да и сам Васильев признался, что танец Рудольфа его поразил. Чему Нуреев, не ожидавший открытого одобрения из уст соперника, невероятно обрадовался. Он «изумил всех своим животным магнетизмом и эмоциональным погружением в танец, – вспоминал Васильев, сорок лет спустя возглавивший Большой театр. – В нем бурлила огромная сила и динамизм. Его танец нужно было видеть на сцене, потому что съемки того времени не передают всего эмоционального накала, который он излучал».
Танец Нуреева оказал непосредственное влияние на Васильева, ставшего в последующие годы образцом московского бравурного стиля. «Нуреев первым из танцовщиков-мужчин начал исполнять пируэты на высоких полупальцах. Я в то время делал гораздо больше пируэтов, чем он. И считал, что их красота заключалась в количестве оборотов. Но, когда я увидел Нуреева и его удивительные пируэты на очень высоких полупальцах, я понял, что на низких полупальцах утонченности и элегантности не добиться. Я начал становиться на высокие пальцы и делать меньше оборотов – всего восемь – девять вместо обычных двенадцати или тринадцати, которые привык делать. Это совсем другая эстетика: более красивая и чистая. Увидев, как танцевал Нуреев, я стал обращать гораздо больше внимания на позиции ног».
Успех в Москве не остался незамеченым: па-де-де Нуреева с Сизовой включили в документальный фильм о русском балете, снятом по государственному заказу (этой чести удостоились только двое ленинградских учеников). А Большой театр и Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко предложили Нурееву по окончании училища место солиста, минуя стандартную практику годовой работы в кордебалете. После выпускного концерта, до которого оставалось два месяца, Рудольф рассчитывал получить и третье приглашение – в Кировский. Но уверенности, что его расчет оправдается, у молодого танцовщика не было. Театр Станиславского Рудольфа не интересовал (как слишком провинциальный, по его мнению). А в Большом танцевали Галина Уланова и Майя Плисецкая – балерины, стать партнером которых для Нуреева было бы честью. К тому же труппа Большого первой в стране начала выезжать с гастролями на Запад.
Прежде чем сесть на поезд в Ленинград, Рудольф помчался в Большой театр – посмотреть на Плисецкую в первом акте «Лебединого озера». Там в антракте он познакомился с Сильвой Лон, московской балетоманкой на десять лет старше Рудольфа, работавшей в Государственном билетном агентстве московских театров. Днем раньше она видела танец Рудольфа, но не узнала его, заговорив с компанией ленинградских танцовщиков. «Как мы вам вчера показались?» – поинтересовался один из них. «Больше всех мне понравился высокий чернявый мальчик», – ответила женщина. Она не признала Рудольфа, потому что он к выступлению покрасил волосы в черный цвет. Внезапно невысокий светловолосый юноша вскочил на ноги и спросил: «Ну почему все считают меня высоким и чернявым?»
Хотя Рудольф уже начал привыкать к постороннему вниманию к своей персоне, чрезмерное любопытство еще вызывало у него скованность. Но когда Лон похвалила его выступление, юноша отбросил осмотрительность и сообщил ей о предложении из Большого. Добавив, впрочем, что московский балет его не впечатлил. А потом извинился и сказал, что спешит на вокзал. Рудольф поразил Лон своею самонадеянностью. Но при этом в нем было нечто такое, что побуждало позднее Марго Фонтейн называть его «потерянным мальчиком» и отчего ей хотелось ему помогать. Такое же желание помочь испытала и Лон. «Он выглядел голодным, – рассказывала она, – и я отвела его в буфет, накормила и помогла ему пристроить вещи, чтобы он смог остаться и посмотреть последний акт балета». С тех пор, когда бы Рудольф ни приезжал в Москву, Лон подыскивала ему жилье и доставала билеты в театры. И в скором времени ему предстояло встречать таких участливых женщин чуть ли не в каждом городе мира.