тол, все перешли в кабинет, и Хомутов здесь еще раз разсказал о своих странствованиях, как явившийся в Итаку новый Одиссей. Куваев смотрел на его голову, покрытую сильной проседью, и в душе пожалел беднягу, забывая прошлыя антрепренерския прегрешения Хомутова. -- Нет у нас публики -- вот вся беда,-- ораторствовал Хомутов, разваливаясь на кушетке.-- Да, нет... Антрепренеры лопаются, как мыльные пузыри, и чем дальше, тем хуже. -- Неужели уж нет никакого спасения?.. -- Посмотрите на меня и осязайте мои раны... Да, все кончено. Искусство пало... Я говорю о сцене в тесном смысле слова, то-есть о комедиях, драмах и классических пьесах. Публика нейдет в театр и требует феерий и оперетку. И везде одно и то же: нужны костюмы, декорации, обстановка, а не искусство. Драматическия актрисы должны зарабатывать свои костюмы предосудительным путем, если не хотят показаться смешными... Я не говорю уж об остальной несчастной мелкоте, которая пропадает с голода. Нужно быть сумасшедшим, чтобы при таких условиях талантливый человек осудил себя на голодную смерть. За обедом шли те же разговоры, и Хомутов запивал приятную беседу красным вином. Он давненько уже так не обедал и чувствовал себя прекрасно. Лицо раскраснелось, глаза подернулись влагой, явилась та неопределенно-ласковая улыбка, которую в былыя, более счастливыя времена каждая из окружающих Хомутова женщин перетолковывала в свою личную пользу. Мак-Магон наблюдала гостя недоверчивыми глазами и начинала морщиться. О, она знала слишком хорошо эту старую лисицу, сосавшую кровь из артистов... Теперь, конечно, он жалок, но не даром же он притащился в Бужоём, может-быть, к этому примешивались воспоминания более интимнаго характера, что случается с самыми почтенными женщинами, но мы не будем копаться в тайнах Мак-Магона. Теперь она больше всего была занята впечатлением, какое Хомутов произвел на Вареньку, не имевшую сил оторвать глаз от краснобая. А Куваев, как все мужья, не обращал на жену никакого внимания, что было очень глупо. -- Для меня составляет неразрешимую загадку жизнь русских актеров,-- говорил Куваев, раскуривая сигару после обеда.-- Если уж так скверно им живется, то что же в таком случае заставляет их выбирать именно эту профессию, когда есть сотни других? Я особенно в этом случае удивляюсь женщинам... Хомутов провел рукой по своим поредевшим волосам, улыбнулся и, не спуская глаз с Вареньки, ответил: -- Ведь есть много в природе необяснимых вещей... Стоит раз попасть на известную дорогу, а там уже не скоро выбьешься. Наконец есть то, что я называю кровь... Тянет человека. Кажется, и тепло ему, и светло, и уютно, а на голод и холод рвется. Жизнь создает артистов по таким же темным и неизвестным законам, как ежегодно дает процент самоубийств, браков и писем, опущенных в почтовый ящик без адреса.-- И все-таки непонятно! -- Да, потому что нужно влезть в нашу театральную кожу. Этот разговор был прерван появлением Малайки, который явился прямо с улицы, голодный и усталый. Заметив незнакомаго гостя, он хотел-было ретироваться, но Хомутов уже поймал его и, усадив на колени, спрашивал: -- Это ваш сын, Варвара Михайловна? -- Вы забыли про того ребенка, который остался после Елены Михайловны,-- ответил доктор, делая глазами предупредительные знаки. -- Ах, да... Как же, отлично помню!-- обрадовался Хомутов и даже ощупал Маляйку, как цыган лошадь.-- Так вот он какой... Будет прекрасный артист. Есть кровь... Куваев сморщился и выпроводил Маляйку из комнаты под первым предлогом, попавшимся на язык. Варенька смущенно перебирала бахрому пеньковой скатерти, Мак-Магон отвернулась к окну и сделала вид, что прислушивается к вентилятору. Один Хомутов ничего не замечал и маленькими глотками прихлебывал из своей чашки густой черный кофе, который был приготовлен по его вкусу. -- Мне еще нужно переговорить с вами, доктор,-- вспомнил он, ударяя по лбу.-- Pardon, mesdames, это мой секрет... Он подхватил Куваева под руку и увел в кабинет. -- Дело вот в чем, милый доктор,-- заговорил Хомутов, фамильярно притягивая к себе Куваева за пуговицу визитки.-- Я сюда приехал не один, а с одной дамой, которую бы знавали прежде... Она очень нуждается в вашей помощи, как врача. -- Александра Петровна? Так, кажется, имя m-me Мясоедовой? -- Ах, это совсем не то... Одним словом, приедете и увидите, а чтобы вы не забыли, я оставляю фамилию дамы в секрете. Вы не подумайте обо мне что-нибудь дурное: мое золотое время укатилось, и я теперь могу около женщины быть только сиделкой.. Да, вам нужен адрес: квартира старухи Орловой, где вы, кажется, бывали. Это в Театральной улице... -- Знаю, знаю... -- Должен предупредить, что моя дама умирает, и я вас приглашаю только для некоторой надежды, с которой все-таки лучше умереть. Когда Хомутов ушел, в квартире Куваева водворилась тяжелая пустота. Общее оживление быстро сменилось усталым чувством. Варенька заявила, что у нея болит голова, и легла спать раньше обыкновеннаго. Мак-Магон прокралась в кабинет Куваева и знаками пригласила его в свою комнату. Притворив за собой осторожно дверь, она спросила: -- Что за секрет у Хомутова? -- Я не имею права выдавать чужия тайны, особенно то, которых и сам не знаю... -- Ну, это все равно... Я не любопытна. Варенька спит? -- Кажется... Мак-Магон усадила зятя на стул, сделала несколько шагов по комнате и, подбирая слова, проговорила: -- Я должна, Николай Григорьич, предупредить вас... -- Именно?.. -- Вы ничего не заметили за Варенькой?.. -- Решительно ничего... -- Так я вам скажу прямо: берегитесь Хомутова. Од не даром явился сюда... О, я слишком хорошо его знаю. -- Что же он может сделать?.. Самое большое, он мог бы сманить жену в свою труппу, но он один... Остается ревновать его, но, позвольте, это было бы смешно. Если Варенька приняла его так радушно, то это простая обязанность всякой хозяйки... -- Как знаете... Может-быть, вам лучше знать, но я сочла своим долгом предупредить вас. Это было наконец смешно, и Куваев просто расхохотался, особенно, когда припомнил намеки Щучки о какой-то темной истории Мак-Магона, выкинувшей ее из хомутовской труппы. Очевидно, она не могла скрыть застарелой обиды и хотела отплатить Хомутову задним числом.