XXVI.
Расчеты Куваева на скорую развязку болезни Зайца в действительности не оправдались. Выпал и первый снежок, а Заяц не умирал, и, как иногда казалось Куваеву, больной делалось лучше. По крайней мере, она чувствовала себя бодрее и не любила говорить о своей болезни. Как у всех больных этого разбора, будущее для нея застилалось дымом самых несбыточных надежд, Куваеву приходилось ее поддерживать в этом направлении, и он лгал с серьезным лицом, как это умеют делать из человеколюбия одни доктора. Самый больной пункт, около котораго группировались все остальныя соображения, была мысль о скорой поездке -- куда угодно, только выбраться бы из Бужоёма. -- Конечно, мне будет жаль разстаться с сами, милый доктор,-- не без кокетства говорил Заяц,-- но такая наша судьба... Мы, как вечные жиды, не знаем отдыха. -- Будет вернее сравнение с перелетными птицами. -- Пожалуй... А когда умирала Вьюшина-Запольская, вам было ее жаль?.. Конечно, жаль, и я отлично понимаю. А где этот бедный ребенок?.. Он теперь большой и красивый?.. Как я желала бы его видеть... Эта последняя мысль поправилась Куваеву. Для Маляйки будет хорошим уроком познакомиться с изнанкой театральной карьеры в лице старушки Орловой и Зайца. Предварительно он обяснил ему биографию обеих женщин и привел его с собой. Маляйка был в простом барашковом полушубке, в котиковой шапочке и плисовых шароварах. Этот костюм привел Зайца в восторг, и она затормошила ребенка, всматриваясь в него жадными глазами. Маляйка сначала немного стеснялся, а потом быстро освоился и по-ребячьи не желал замечать, что имеет дело с больной. Ему очень поправилось здесь, и Зайца он называл "тетей". -- Какое славное слово: тетя...-- восхищался Заяц, едва дыша.-- Маляйка, я помню твою маму... она была такая добрая. -- Я ее очень люблю...-- серьезно отвечал Маляйка.-- Она такая красивая... красивее вас, тетя. Выползла Агаѳья Петровна и долго всматривалась в Маляйку своими слезливыми глазами, точно стараясь что-то припомнить. Ей особенно поправились мягкие белокурые волосы Маляйки, и она гладила их своей сморщенной костлявой рукой. На прощанье она даже вытащила какую-то старинную бонбоньерку, последний остаток давно минувших театральных триумфов, и подарила маленькому гостю. -- Ведь я тоже была красивая...-- шептала она с гордостью.-- И мне много дарили таких коробок. Красивее твоей мамы была... Маляйка недоверчиво улыбнулся и посмотрел на Куваева. Эта сцена разсмешила Зайца: старый и малый так забавно не понимали друг друга. Куваев кусал губы, а у Маляйки в его светлых глазах вспыхнул нехороший огонек. -- Уведите его... я не могу больше...-- шепнул Заяц, вдруг почувствовавший сильное утомление.-- Это прелестный ребенок, но мне так тяжело... так тяжело... Дорогой Маляйка молчал и шагал рядом с Куваевым, как большой человек. -- Ну что, тебе поправилось?-- спрашивал его Куваев, когда они уже подходили к своему дому. -- Тетя понравилась... -- А старушка Агаѳья Петровпа?.. -- Она какая-то глупая, папа... Хвастается бонбоньерками, точно маленькая. А тетя служила в театре вместе с мамой? -- Да... В театре очень тяжело, и тетя больна. -- А зачем она смеялась? Дома Куваева ждал неожиданный сюрприз. На своем письменном столе он нашел анонимное письмо: "Берегитесь Хомутова... Он хочет увезти вашу жену. Ваш друг". Первым движением Куваева было разорвать письмо и бросить его в корзину, но потом он собрал отдельные лепестки и начал внимательно всматриваться в измененный почерк, показавшийся ему знакомым. "Может-быть, это Щучка...-- мелькнуло в его голове, не потом он обратил внимание на букву "с".-- Кто так пишет?.. "Берегитесь"... Положительно, знакомая рука!" Содержание письма его не интересовало: мало ли пишется анонимных глупостей?.. И наконец это смешно: "он хочет увезти вашу жену". Остается, значит, соперничать с г. Хомутовым. Чорт знает что такое, а между тем нашелся какой-то подлец, который из-за угла хочет попасть ему в самое больное место. Ба! Да ведь это работа театральнаго рецензента Сальникова. Конечно, он, в этом не может быть сомнения. Куваеву сделалось гадко, гадко за то, что его интимная жизнь начинает делаться предметом городской сплетни. Если г. Сальников додумался до анонимнаго письма, то, вероятно, о нем говорит целый город. Хомутов в последнее время стал бывать у Куваевых реже, но зато он может так же удобно встречаться с Варенькой у m-me Курчеевой. Затевавшийся любительский спектакль, видимо, разстроился, и о нем не было помину. Как раз Вареньки дома не было, и Куваев имел достаточно свободнаго времени, чтобы обдумать свое положение. Он начинал уже сердиться на жену, когда вспомнил, что сегодня как раз jour fixe у Курчеевых, и она наверно там. Показать ей письмо или нет?.. Он припомнил какую-то глупую водевильную сцену, в которой обманутый муж так смешно бегает по сцене с таким же глупым анонимным письмом. Да, это глупо, как глупо и молчать. Когда Варенька вернулась домой поздно вечером, Куваев под влиянием двойного раздражения молча подал склеенное письмо. Она бегло прочитала его, презрительно повела плечами и как-то нехотя бросила: -- И вас интересуют подобныя глупости? -- Поставь себя на мое место... Тем более, что я уже предупреждал тебя на эту тему. -- Совершенно верно... Вы своим дурацким поведением и вызываете подобныя письма. В какое вы меня ставите положение?.. Куваев хотел что-то возразить и раскрыл рот, но Варенька вырвала из его рук письмо, пробежала его еще раз и спросила: -- Узнаёте, по крайней мере, руку?.. -- Узнаю: писал Сальников... Я в этом уверен. Варенька с обидным сожалением посмотрела на мужа, улыбнулась и совершенно спокойно проговорила: -- А рука должна быть вам известна больше, чем мне... -- Я и говорю, что писал Сальников,-- я утверждаю это, если хочешь! -- Обратите внимание на подпись: "ваш друг" и припомните кое-кого из ваших старых друзей... Не догадываетесь и теперь?.. Ха-ха... А с кем вы целовались на репетициях любительских спектаклей?.. Голову даю на отсеченье, что это писала m-me Курчеева... Она засмеялась и вышла, а Куваеву оставалось только припомнить проклятую букву "с", которую m-me Курчеева писала по-старинному с длинным хвостом. Положение ревниваго мужа не из красивых, как человека, которому приходится беречься неизвестнаго вора. Куваев испытывал вдобавок нравственную муку за свое личное чувство и по возможности отгонял назойливую мысль, что Варенька его обманывает. С одной стороны, каждый знает тысячи примеров этому, как знает и то, что иног