шлять. Она быстро устала; но сад был недалеко. У покосившагося забора в отчаянных позах валялись представители местной "золотой роты", с удивлением смотревших на "барышню с книжкой", которая так-таки прямо и шла к развалившейся калитке сада, походившей на собачью лазейку. Заяц действительно чувствовал себя сегодня настоящей барышней и кокетливо закрывался распущенным зонтиком. Лицо у нея раскраснелось, глаза блестели. Вот и сад, выпиравший из-за ветхой загородки могучими, разорванными купами зелени, прорезанной там и сям стрелками елей и пихт. -- Прелесть...-- шептал Заяц, любуясь картиной развертывавшейся "самовладеющей природы". Запущенная зелень напоминала ей плохия декорации провинциальных сцен, и она храбро шагнула за пределы роковой калитки. Жуликов она не боялась, потому что давно привыкла к этим опухшим физиономиям с красными носами и воспаленными глазами. В первой аллее ей попалась очень подозрительная женщина в белом фартуке и желтом ситцевом платье; за ней по пятам очень развязно шли два солдатика из местной воинской команды и, видимо, старались перещеголять друг друга галантерейностью обращения. Желтое ситцевое платье было не первой молодости, с каким-то жирным отливом отекшаго дряблаго лица, так что Заяц начал смотреть в другую сторону, где на гнилой лавочке сидел второй белый фартук в обществе разбитного мастерового. А зеленая гуща обступала с каждым шагом вперед все сильнее. Пахло свежей травой, пестрели желтенькие одуванчики, скромно пряталась розовая душистая кашка, откуда-то из глубины сада доносились веселые детские голоса. По березовой запущенной аллее, спускавшейся к пруду, Заяц пошел прямо на шум голосов, с жадностью вдыхая оживлявший ее воздух, точно растение, попавшее в теплицу. На попадавшихся оборванцев она не обращала больше внимания и только в одном месте остановилась на одно мгновение: в траве, вытянув одну ногу прямо на дорогу, лежала распластанная фигура в заплатанном сюртуке. Она показалась Зайцу знакомой. Русая голова уткнулась лицом прямо в траву, и трудно было разсмотреть, кому она принадлежала. "Должно-быть, Недорезов бедняга..." -- подумал Заяц и торопливо пошел вперед -- ей вдруг сделалось страшно от одной мысли, что распростертая фигура может подняться и погонится за ней, как солдаты за желтым ситцевым платьем. Около самаго пруда мысом выдавалась зеленая лужайка, на которой теперь кувыркались и бегали взапуски человек десять мальчишек. Они сейчас же заметили барышню и сделали быструю оценку шляпы, зонтика, книжки и других подробностей. Она подошла к лужайке и села прямо на траву. Здесь так было хорошо, и потом ребятишки служили отличной защитой в случае какой-нибудь опасности. От ходьбы и свежаго воздуха у Зайца кружилась голова. Неужели она могла умереть, когда все так зелено кругом, а вот тут, в десяти шагах от нея, так беззаоотно кувыркаются красныя рубашонки и мелькают в траве голыя детския ноги. Появление барышни на мгновение произвело в детской среде некоторое "движение", и послышались недружелюбные возгласы: "Вот чорт принес птицу!" -- "Какая-то оглашенная, надо полагать..." Но потом все пришло в порядок, "птица" неподвижно лежала в своем углу, под тенистым кустом распустившагося боярышника, а время дорого. -- Чего на нее смотреть?-- послышался задорный детский голос и прибавил еще что-то такое, от чего вся лужайка засмеялась, точно по траве пробежал ветер. Зайцу показался знакомым этот детский голос, и она внимательно всмотрелась в безразличную для нея толпу. Крикнул белокурый мальчик в плисовых шароварах. "Да ведь это Маляйка!" -- мелькнула у Зайца в голове мысль. Да, это был он, такой розовый и свежий, выглядевший молодцом. Он, очевидно, не узнал ея, и Заяц подозвал буяна к себе. -- Ты разве не узнаёшь тетю?-- спрашивала она, ласково оглядывая мальчика с ног до головы.-- Ах, какой ты большой... и здоровый. Маляйка, видимо, смутился и молчал. Он боялся оглянуться назад, где его ждало безпощадное общественное мнение. Эта встреча с "барышней" компрометировала его спартанское отношение к мелькавшим в саду белым фартукам и желтым платьям. Заяц понял душевное настроение Маляйки и с горечью припомнил сцены далекаго детства, когда брат так презрительно отвертывался от "девчонок", которыя не хотели понимать, что оне девчонки и больше ничего. -- Вам весело здесь?-- спрашивал Заяц, чтобы сказать что-нибудь. -- Да, ничего... я каждый день бываю здесь. -- А там в траве кто лежит?.. Еще ногу на дорогу выставил? -- Должно-быть, комик Недорезов. -- Ты его знаешь? -- Он смешной... У нас тут есть еще один сумасшедший. Недавно сам пришел... Страшный такой и все что-то бормочет про себя. Ну, да мы никого не боимся... -- Иди, играй... я не буду вам мешать. Маляйка был очень рад, что так дешево отделался от этого разговора с "барышней", как он продолжал ее называть про себя. Мальчишки отнеслись к этой встрече Маляйки со скрытым недоверием, но, по установившемуся порядку уличнаго приличия, считали излишним спросить, кто эта такая и зачем пришла. Но Маляйка сразу потерял свое хорошее расположение духа и никак не мог войта в обычную колею, несмотря на все соблазны в роде бабок, палок, веревочки и камней. Барышня сидела у него, как бельмо на глазу, и он время от времени недружелюбно посматривал в ея сторону. -- Э, наш Маляйка сегодня прокис...-- решило общественное мнение, не желавшее входить в подробности. Заяц стал ходить в "Кармановский сад" каждый день и проводил здесь время. Книжка валялась вместе с зонтиком на траве, а она лежала на своем месте неподвижно и по целим часам смотрела в голубое небо, особенно, когда по нему грядами плыли белоснежныя облака. На игравших ребят она не обращала никакого внимания, как и они на нее. Установились самыя лучшия отношения: никто не мещал никому. Раз неожиданно налетела гроза, и ребятишки разсыпались по саду, как воробьи. Бежать от дождя было поздно, и Заяц укрылся под своим кустом. В дальнем углу сада уже слышался сухой треск сыпавших капель, точно с неба валилась свинцовая дробь. -- Тетя, тетя, я к вам...-- послышался голос Маляйки. -- Ах, это ты... Какой ты бледный! -- Я боюсь... Со мной это бывает. Будет гром, тетя? Как страшно шумят деревья... Слышишь: точно голоса... Он прижался к тете всем телом, а большие серые глаза были полны ужаса. Зайцу вдруг сделалось жаль этого ребенка, и она, как птица крылом, прикрыла его фалдочкой накидки. Какие у него мягкие волосы и такой свежий, розовый рот. Заяц ласково гладил лежавшую на ея коленях белокурую детскую головку и не чувствовал катившихся с куста ручьев дождевой воды. Бедный ребенок... Шум дождя сменялся минутами страшнаго затишья, когда небо точно раздиралось молнией, и оглушительный раскат грома проносился над самой головой. -- Ты очень любишь папу?-- шопотом спрашивал Заяц, -- Да... и маму. У меня были настоящие папа и мама, но умерли... В припадке детской откровенности, Маляйка разсказал тете почти всю свою детскую жизнь: и о Паше, и о кучере Егоре, и о Дарье Семеновне, и о домовом, котораго Миша Лутошкин видел своими глазами, и еще много такого, что вспомнилось на этот раз. Маляйка ужасно боялся грозы, и ему все казалось, что деревья с шумом разговаривают между собой, а кругом прячутся страшныя тени. С ним бывало даже совсем худо: сердце переставало биться, и дальше он не понимал, что было. Мальчишки дразнили его "припадочным". -- Тоже вот когда мама играет...-- разсказывал Маляйка, косясь на темневшия через лужайку деревья.-- Она нынче часто играет на рояле, а когда папы нет -- поет. Я слушаю-слушаю, и мне тоже делается неловко -- нечем дышать и в глазах темнеет. -- А ты папе разсказывал про эти припадки? -- Он говорит, что само пройдет, когда буду большой... Мама и меня учит петь. Эта гроза сблизила Маляйку и Зайца, и они весело встречались в "Карыановском саду". Заяц приносил с собой печеных яиц и колбасы, и они по-товарищески делили этот завтрак. -- Если Недорезов покажется, вы только крикните мне, тетя,-- серьезно говорил Маляйка, счастливый, что может выступить в роли защитника. -- Я его не боюсь, голубчик... Это тогда мне сделалось страшно, потому что я еще не совсем здорова. Маляйка с сожалением смотрел ея худыя руки "тети" и живо представлял себе, как будет защищать ее от нападения Недорезова или того сумасшедшаго старика, который раза два приходил в "Кармановский сад" и так всех напугал.