Мишка сжал его зад, прижался губами к копчику, лизнул, словно пробуя на вкус, и опустился ниже, подбираясь к анусу, которого так хотелось коснуться языком.
Тимур рвано выдохнул в подушку, и это подстегивало: Мишка раздвинул его ягодицы шире и провел языком линию от копчика почти до мошонки. Запах мыла и Тимки забивался в ноздри и мешал связно мыслить, а когда послышалось тихое "Хочу тебя" — Мишке уже стало плевать на все. Он вцепился в Тимкину задницу и принялся вылизывать и целовать, думая только о том, что обязательно сделает так, чтобы Тимуру понравилось.
— Соскучился страшно. Страшно соскучился, — шептал Мишка, продолжая ласкать, гладить и вылизывать. Тимур подрагивал от его прикосновений, но — ни звука, ни стона, только едва различимые всхлипы в полумраке комнаты, отблески теней на стене от ночника. Это было невероятно порнографично и вообще немыслимо. Мишка обнаружил в себе страсть, которой еще не испытывал, и желание угодить, понравиться, влюбить в себя.
— Палец, — выдохнул Тимур, приподняв зад. — Сейчас.
— Ты уверен? — задал их теперь уже любимый вопрос Мишка.
— Да! — рыкнул тот.
— Ш-ш... — он похлопал его по ягодице и продолжил — пока языком.
Довел до новых всхлипываний и как-то незаметно добавил к языку палец, засунул наполовину и осторожно двинул несколько раз, следя за реакцией.
— Еще, ты, при... — Тимур задохнулся, когда Мишка просунул палец глубже.
Смазки не хватало. Мишка переместился так, чтобы можно было прошептать Тиму на ухо:
— У тебя есть какой-нибудь крем? Или мазь? Что-нибудь? Я не хочу сделать тебе больно.
— Нет. Можешь попробовать в ванной посмотреть... А, хрен с ним, давай так, мне не больно.
Мишка шевельнул пальцем, одновременно целуя Тима в шею.
— Так — да. Ты не знаешь, что я хочу дальше...
— И что ты хочешь? — Тимур приподнялся и принял любимую Мишкину позу, глядя через плечо.
— Тебя, — ответил Мишка и зачем-то уточнил: — Будет больно.
— Не будет.
— Ты этого хочешь?
— А непонятно? — взвыл Тимур, прогибаясь. — Да, блядь, хочу!
Мишка потянулся к нему и поцеловал, все еще оттягивая этот момент, продолжая двигать пальцем внутри Тимура и охреневая от того, что делает. Постарался не напирать, но хотелось уже до темноты в глазах, и, когда вошел, то она разорвалась мерцающими точками, и пришлось закусить собственный кулак.
Тимур зашипел и упал лицом в подушку, пытаясь заглушить вскрик, но вытащить из него член не было никакой возможности: там было узко, горячо и настолько прекрасно, что хотелось заорать.
Мишка уговаривал себя сдержаться и дать привыкнуть: он здесь первый, Тимке и так больно, можно порвать, черт, но как же хочется, как же хорошо… Замер, давая ему привыкнуть и коря себя за несдержанность, погладил спину Тимура и прошептал слова извинения.
— Все хорошо... Мне... нормально, — тот привстал и шире расставил колени. – Давай!
Нормально. Это не тот ответ. Мишка зажмурился и продолжил двигаться, очень медленно, постепенно проникая глубже и чувствуя, как горячо внутри. Склонился над Тимуром, целуя влажную спину, и просунул руку ему под живот. Соображать было сложно: перед глазами плясали белые пятна, руки и ноги дрожали, на лбу выступили капли пота.
Мишка сжал в кулаке его член и сделал несколько резких движений, Тимур приподнял попу еще выше и опустил голову, сдавленно простонав о том, как ему хорошо.
Лучше, подумал Мишка, стараясь не стонать. От этого возбуждение било по мозгам очень сильно, и можно было совсем ошалеть, но он помнил, что нужно сдерживаться — теперь еще и потому, что хотелось продлить удовольствие.
— Мне не больно, — шепнул Тимур хрипло, — сильнее!
Дважды просить было не нужно: нужный ритм был уже пойман, и Мишка отпустил себя на волю. Он был резким и сильным, он наваливался на Тимура всем телом, и сознание, что под ним парень с сильными руками и мускулистыми бедрами, только подстегивало. Мишка брал свое, гладил, шептал и заботился о Тимуре, и единственное, о чем думал после — почему снова залепетал о любви за пару секунд до оргазма.
Глава 11
Тимыч не переехал к Мишке в прямом смысле слова, но оставался ночевать уже пару раз после той памятной ночи у Тимкиных родителей. Забавно было вспоминать то утро: Мишка ожидал косых взглядов или расспросов, но оказалось, что родители Тимура уходят на работу рано. Хотя если бы хотели что-то сказать — наверняка разбудили бы. Значит, ничего не заметили.
Людмила Васильевна оставила на столе какие-то булочки и конфеты, прилепила магнитом на холодильник записку с просьбой вынести мусор, и Мишка вдруг понял, что по-хорошему завидует Тимуру и даже в какой-то мере понимает его нежелание отсюда переезжать.
Тим выполнил обещание и приготовил завтрак, они позавтракали, а потом чуть не опоздали на работу сами, пока носились по квартире, внезапно оказываясь то на диване, то в комнате Тимура на кровати, то в ванной. Вечером Мишка зазвал Тима к себе, и…
Днем Мишка заставлял себя работать, периодически зависая и глядя в одну точку тупым мечтательным взглядом. Влюбленность мешала новым свершениям, особенно в дни, когда нужно было доказывать свою состоятельность на должности манагера. Петюня после поездки в Питер неодобрительно косился в его сторону, но ничего не говорил, и это напрягало. Миша, пребывающий в состоянии ирреальности, решил сам завести разговор, и выяснилось, что шеф с минуты на минуту ждет сплетен о поездке и злится.
— Ничего я не собирался рассказывать. Ты же никому не скажешь, что девочке моей не понравилось? — Мишка сделал вид, что оскорбился.
Петюня сразу заржал.
— Ничего, вот женишься — сразу поймешь, от чего отказываешься, — и хлопнул его по плечу.
Обстановка стала менее напряженной, и Мишке после обеда сразу выписали премию.
Наплевав на то, что до конца рабочего дня еще долгих три часа, он написал в блоге, что лояльность хорошо оплачивается. Тимка откомментировал: «Ага», и от этих трех букв внутри волной всколыхнулось желание.
***
Миша спохватился только в субботу утром, когда проснулся раньше Тимура и почувствовал, как тот ворочается. Они, конечно, говорили о выезде на водохранилище накануне, но не было ничего приятнее, чем валяться в кровати с закрытыми глазами и чувствовать на своей груди Тимкину руку.
Словно в подтверждение того, что Тимур был прав в своем нежелании ехать, субботние развлечения прошли не так весело, как ожидалось: Тим большую часть времени молчал, шутки в любимом стиле Джоника, ниже пояса, были несмешными, Никитка сидел смурной и дергался каждый раз, когда тот к нему обращался.
Тима, которому до отвращения не понравился Джоник, большей частью общался с Никитой или разглядывал отдыхающих, негромко комментируя Мишке увиденное.
— Смешанные пляжи — это анахренизм, — с умным видом вещал Евгений. — Им неприятно смотреть на нас, нам — на них. И большинство этих латентных нас хотят. Причем всех четверых одновременно.
Тимур, как самый натуральный из присутствующих, фыркнул и отправился поплавать. Джоник, тем не менее, намеков не понимал и успокаиваться не желал: Тимур вернулся, соблазнительно мокрый, с этими каплями на груди и тяжело дышащий, и тот продолжил:
— Ты уверен, что всегда был натуралом, милый? У тебя типичное сложение для гея. И красивая задница.
— Женя, у меня нормальное сложение.
— Допустим, но у тебя такие плавки!
Тимур покачал головой и ничего не ответил, но Мишка понял, что еще немного — и плотину прорвет.
Нужно было заниматься им и только им, но Мишка считал себя ответственным за мероприятие, поэтому пытался развлечь всех присутствующих, и к вечеру выпахался так, что ни о каком страстном сексе речь уже не шла: они приехали домой, помылись и моментально заснули. Утром Тимур долго читал ему нотацию о здоровом образе жизни и о том, что бутерброды на завтрак — это не еда. Мишка давился овсянкой и умилялся заботе в его голосе.