— Вот, — сказал я, подвигая к Анютке тарелку с роллами, которые выглядели как маленькие произведения искусства. — Ешь. Это полезно. Рыба, рис. Витамины.
Анютка понюхала. Сморщила свой маленький носик, который, казалось, был создан для того, чтобы выражать максимальное отвращение.
— Фу, шырая рыба! Я ем две шашки манной каши!
"Шырая"? "Шашки"? Что это за язык? Я чувствовал себя археологом, который наткнулся на древний манускрипт, написанный на языке, которого не существовало в природе.
— Что значит "шашки"? — уточнил я, чувствуя, как мой мозг, привыкший к четким формулировкам, начинает закипать.
— Ну, шашки! — Анютка развела ручками, пытаясь изобразить размеры. Ее движения были такими же нелепыми и очаровательными, как попытка слона станцевать балет. — Ну из них шай пьют!
В итоге, после получаса бесплодных попыток накормить ребенка "шырой рыбой", я сдался. Моя гордость олигарха была растоптана маленькой девочкой, которая предпочитала нечто под названием "шашки манной каши". Я заказал манную кашу из ближайшего круглосуточного кафе, которое, к моему удивлению, вообще предлагало такую архаичную еду. И был несказанно удивлен, когда Анютка, кряхтя, съела две "шашки" порции. Мой мир рушился.
Вечерняя программа обещала быть еще более "увлекательной". Я, человек, привыкший ложиться спать в полной тишине, где даже комары боялись пискнуть, решил, что Анютка тоже должна быть к этому готова. Логично же? Сказки – это для тех, кто не умеет читать биржевые сводки.
— Спать, — скомандовал я, указывая на огромную кровать в гостевой спальне, которая была больше, чем вся ее предыдущая жизнь, судя по всему. — Сказки – это для тех, кто не умеет читать биржевые сводки. Или для тех, у кого нет акций на Уолл-стрит.
Анютка посмотрела на меня, потом на кровать. Ее глаза, минуту назад похожие на озера, теперь стали похожи на два грозовых облака.
— А шказка? Без шказки не засну!
— Никаких сказок, — отрезал я, чувствуя, как моя вредность достигает критической отметки. — Ты уже большая девочка. Большие девочки спят в тишине. Как взрослые.
Через пять минут из гостевой спальни раздался такой пронзительный вой, что, казалось, стекла в окнах задрожали. Это был не плач. Это был настоящий вой сирены, способный остановить движение на автостраде и вызвать панику на бирже. Анютка рыдала, требуя сказку, маму, и чтобы "папа не был таким вредным".
Я ворвался в комнату, пытаясь унять эту "сирену", как я ее тут же окрестил. Мои нервы, обычно стальные, сейчас были похожи на перетянутые струны, готовые лопнуть. Я пытался уговорить ее, пригрозить, даже подкупить черным шоколадом (который она, к слову, отказалась есть, потому что "невкусный"). Бесполезно. Она продолжала выть, пока, наконец, не затихла, уснув посреди своих слез, словно маленький, измученный штормом кораблик.
— Отлично, — прошипел я сквозь зубы, глядя на это спящее чудо в розовом. — Теперь у меня дома живет сирена. И, кажется, я начинаю понимать, почему Лиза сбежала в Тибет. Мне срочно нужен план. План по нейтрализации этой... мифутки. И, кажется, мне нужна няня. Срочно. Иначе я сам сбегу в Тибет. Или на Марс.
Глава 2
После ночи, проведенной в объятиях детской истерики и под аккомпанемент шепелявых требований "шказки" (что бы это ни значило), я понял одно: мой мир, выстроенный на логике и стальных нервах, дал трещину. Трещину размером с Великую Китайскую стену, и по ней ползла маленькая, розовая, шепелявая мифутка. Мне нужна была няня. Срочно. Как воздух, как новый контракт на миллиард, как возможность выспаться хотя бы до семи утра.
Мой помощник Игорь, который после вчерашнего выглядел так, будто сам провел ночь в Тибете, но не в поисках себя, а в поисках смысла жизни, получил четкое задание: найти няню. Лучшую. Самую квалифицированную. Ту, что сможет справиться с четырехлетним экспертом по вредности. Я дал ему карт-бланш и пригрозил, что если он не найдет мне эту чудо-женщину, то его следующая командировка будет на Марс, без обратного билета.
Игорь, надо отдать ему должное, подошел к делу с присущей ему педантичностью. Утром следующего дня мой пентхаус превратился в филиал кастинг-агентства для нянь. Это был парад абсурда, достойный пера самого Беккета, только с большим количеством розового цвета и детского шепелявенья.
Первой явилась некая мадам Полянская. Сухощавая, как ветка саксаула, с пучком на голове, который, казалось, был зацементирован намертво. Она вошла, словно полководец на поле боя, с папкой, полной сертификатов, и взглядом, способным заморозить даже кипяток.